Во-вторых, груз фиксированный. То есть не считается в зависимости от веса собаки, потому что ездовым собакам никто это не высчитывал - все везли один и тот же груз, кто-то мог, кто-то нет.

Я себе представляю два варианта:

1. Определённая трасса (про длину см. выше), в зимнем варианте, наверное, не накатанная. Собака тащит фиксированный груз (в зависимости от наличия снега, накатанности вес груза различается), хозяин ей не помогает, но идёт как хочет - сбоку, впереди, сзади... При желании может ехать на велосипеде или лыжах. Дано определённое фиксированное время (также различное в зависиости от особенностей трассы и погоды), за которое собака должна пройти дистанцию. Это должно проводиться не в форме соревнований, просто - или прошёл, или не прошёл.

2. Из пункта А в пункт Б нужно доставить груз (про вес груза уже писала в 1 варианте), который всё время должна тащиь собака. Трассы как таковой нет, то есть хозяин выбирает дорогу сам. Дело происходит в лесу. Хозяину даётся карта, средство связи на всякий случай (рация например), идёт как хочет, или же едет на велосипеде/лыжах. Далее всё так же - время, в которое надо уложиться. Без времени никак.

И плюс к этому обязательны испытания темперамента собак:
1. Желание тянуть (тут обыкновенный скиджоринг или каникросс, когда впереди собаку никто не стимулирует - или она тянет вперёд, или нет)
2. Доброжелательное отношение к людям и собакам.

А вообще хочется проведения комплексной проверки собак: рабочих качеств (то есть может ли она тянуть), темперамента (хочет ли она тянуть и не съест ли она каюра ), здоровья (дисплазия и глаза, может ещё что-то), экстерьрера (хочется, чтоб маламуты при всём этом ещё и красивыми были)...

- изучим материал, т.е. то, что это такое, как бы его пощупаем в общеописательных характеристиках;
- даллее изучим природу происхождения породы;
- даллее посмотрим механизмы (экономику, финансы) и оборачиваемость экономической сути по зоотехническому предназначению породы;
- и придем к сути в необходимых критериях по рабочим качествам, их методического определения и пути их решения.

С предназначением всё понятно, это в стандарте написано: перевозка тяжёлых грузов по глубокому снегу на большие расстояния с небольшой скоростью. Да, сейчас такая собака не нужна, но если мы хотим иметь собак именно породы аляскинский маламут, то мы должны её сохранить именно в таком виде. Если отбирать собак только с помощью выставок, то получится что-то непонятное и явно нерабочее. Потому что выигрывают даже не лучшие по экстерьеру собаки, а те, у которых богаче хозяева и лучше хендлеры и грумеры :( В общем, нужны какие-то испытания, котрорые обязательны для допуска в разведение. Конечно, для реализации всего этого нужен нормальный НКП, а его нет...

А для выполнения своей работы маламуту требуется:

1. Правильная анатомия, из которой следует сила, выносливость и всё прочее;
2. Темперамент - собака должна доброжелательно относиться к людям и собакам, легко переживать смену хозяина, и, конечно, иметь желание тянуть, которое необходимо развивать;
3. Здоровье, хотя это можно и к анатомии отнести, а именно отстутствие дисплазии и заболеваний глаз;
4. Красота - то, что ценится сейчас: кому нужна страшненькая рабочая собака?

И всё это необходимо проверять у каждой собаки, которая используется в разведении.

Поэтому перехожу к первой части "марлезонского балета" и приглашаю всех к нему присоединиться.
Начинаем согласно плана исследовать, т.е. "щупать" и изучать.

Итак из материалов по историческим исследованиям нам известно, что древнии волны людей как бы выходили из Азиатской части нынешнего Китая и Монголии и шли на Северо- Восток... Процессы эти растянуты на тысячелетия... Племена расселялись и с древним человеком шла древняя собачка... В зависимости от географии проживания появлялись фенотипические и физиологические особенности тех или других отродий собачек... На рубеже около 4 тысяч лет назад, а это подтверждают археологические раскопки, потомки последней волны выходцев из Азии достигли Чукотки и Аляски... они и были древними племенами нынешних инуитов...
Инуиты не вели оседлый образ жизни, а периодически кочевали в определенных географических пределах. Ориентировочно племя кочевало на удаление не более 250 км. иногда дальше...
Чтобы понять историческое предназначение Аляскинских Маламутов и как бы его историю, а следовательно эволюции собачек и развитие именно зоотехнического их предназначения, мы должны четко представлять себе образ жизни инуитов и географию их проживания.

Я позволю себе привести те данные, которые имеются у меня в моей библиотеке.

Вот есть такая книга:

Владимир Кабо

Первобытная доземледельческая община
Москва: Наука, 1986

Содержание:
Введение
Глава 1. Тасманийцы
Глава 2. Австралийцы 1 2 3
Глава 3. Охотники и собиратели Юго-Восточной и Южной Азии
Глава 4. Охотники и собиратели Центральной, Южной и Восточной Африки 1 2
Глава 5. Охотники и собиратели Южной и Северной Америки 1 2
Глава 6. Первобытная община по данным археологии палеолита 1 2
Глава 7. У истоков производящей экономики. Превращение первобытной доземледельческой общины в раннеземледельческую
Заключение
Summary
Библиография 1 2 3

Доктор исторических наук Владимир Рафаилович Кабо - этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
В.Р.Кабо родился в Москве в 1925 г. Окончил исторический факультет МГУ и с 1957 г. до отъезда в Австралию в 1990 г. работал в Институте этнографии Академии наук. Автор 150 научных и научно-популярных работ, в том числе семи книг: "Происхождение и ранняя история аборигенов Австралии" (М., 1969); "Тасманийцы и тасманийская проблема" (М., 1975); "Первобытная доземледельческая община" (М., 1986); "Дорога в Австралию. Воспоминания" (Нью-Йорк, 1995, английский вариант The Road to Australia. Memoirs. Canberra, 1998); "Круг и крест" (Канберра, 2002); "Происхождение религии: история проблемы" (Канберра, 2002); "Ванджина и икона" (Канберра, 2002).
С 1990 года живет в Канберре (Австралия) с женой Еленой Говор, историком и писателем, и сыном Ральфи Кабо.

Книга «Первобытная доземледельческая община» была опубликована в 1986 году. Время, конечно, наложило на нее свою печать. И все же, по моему убеждению, она сохраняет все свое значение. Это – первое в советской науке фундаментальное обобщающее исследование экономики первобытного общества. Впервые не только в отечественной, но и в мировой науке всесторонне изучен важнейший социальный институт этого общества – община. Изучен в его динамике, охарактеризован исторический переход от присваивающего хозяйства – охоты и собирательства – к производящему – земледелию, и сделано все это на основе обобщения и анализа обширного этнографического и археологического материала, охватывающего все части света. Даже только поэтому книга эта остается незаменимым источников фактов для каждого, кто стремится глубоко понять архаическое общество в его прошлом и настоящем.

В.Кабо
Канберра, 2002

Нам как исследователям особенно должна быть интересна глава 5.

Глава 5.

Охотники и собиратели Южной и Северной Америки

Жизнь эскимосов, населяющих северные области земного шара, - замечательный пример успешного социально-культурного приспособления первобытных охотников к жизни в экстремальных природных условиях. Выдающееся достижение первобытного человека - освоение Арктики и Субарктики - было возможно потому, что люди опирались не только на сравнительно развитую для каменного века культуру, великолепно приспособленную к жизни и к добыванию пищи в суровых условиях севера, но и на гибкую, адаптивную и в то же время устойчивую социальную организацию.
Эскимосы расселены от азиатского побережья Берингова моря до Гренландии. Численность всех эскимосов - 97 тыс., в том числе в США, Канаде и Гренландии (Дании) - 95,5 тыс. [37, с. 880]. Их принято делить на две большие группы - юпик и инуит. Юпик живут на крайнем северо-востоке Азии, на юге и юго-западе Аляски. Инуит населяют крайний север Америки от Берингова пролива до Лабрадора и побережья Гренландии. Об инуит и пойдет речь ниже.
Язык инуит делится на ряд взаимопонятных диалектов. Инуит состоят из нескольких территориальных групп:эскимосов Северной и Северо-Западной Аляски, эскимосов бассейна реки Маккензи, центральных эскимосов, медных эскимосов (они изготовляли холодной ковкой орудия из самородной меди, которая находится в местах их обитания), оленных эскимосов (или эскимосов карибу), эскимосов пролива Смит, эскимосов Лабрадора, гренландских эскимосов [103, т. 1,с. 105-131],
Появление европейцев вызвало депопуляцию и частичную дезинтеграцию, которые, однако, в разных местах протекали по-разному.
Традиционное представление об однородности эскимосской культуры ныне можно считать устаревшим. Расселение эскимосов на огромных пространствах сопровождалось дифференциацией их культур. Мы не будем касаться проблемы этногенеза эскимосов: ей посвящена обширная специальная литература; значительный вклад в решение этой проблемы внесли и советские ученые [103, т. 1, с. 106-109].
Древняя область формирования эскимосов - Берингоморье - с начала нашей эры стала ареалом развития постепенно усложнявшейся социально-культурной специализации, ориентированной на китовый промысел. Судя по данным археологии, предки эскимосов жили временными стойбищами или сезонно-оседлыми поселениями.
Три главных этапа древней истории канадских эскимосов - предорсет, дорсет и туле - хорошо представлены в археологии центральных эскимосов, которых наряду с другими эскимосами американской Арктики можно считать непосредственными потомками носителей культуры туле. Эта культура распространилась между 900 и 1200 гг. н. э. от Аляски через всю арктическую Канаду до Северной Гренландии. Видимо, эскимосы инуит произошли от носителей культуры туле, двигавшихся на восток с Аляски.
До появления европейцев, а местами и позднее техника эскимосов опиралась на каменные орудия мезолитического и ранненеолитического облика. Даже использование самородной меди медными эскимосами началось только в XIX в. [243, с. 6].
Не сразу сложилась и специализация в охоте на китов на северо-западе Аляски. Как показывают археологические исследования, во II тысячелетии до н. э. здесь еще бродили небольшие группы охотников на оленей карибу и тюленей. Но уже в пунукское время, около 800 г. н. э., оформился хозяйственный комплекс охотников на китов. Пунукские поселения были крупнее и, быть может, многочисленнее нынешних, что было связано, очевидно, с успешным китовым промыслом. И все же наиболее ориентированной на китовый промысел археологической культурой была более поздняя культура туле. До 1200 г. н. э. все более увеличивались размеры поселений охотников на китов, их население формировалось из прежних рассеянных полукочевых охотничьих общин. В эпоху туле северо-западные прибрежные районы Аляски были поделены между несколькими крупными общинами[561, с. 456-464; 196, с. 41-46; 257, с. 129; 272].
Экологические факторы по-разному отражались на характере древних культур Северной Америки и Гренландии. Носители культуры туле в ходе своего развития несколько раз меняли экономическую ориентацию в связи с меняющимися экологическими условиями. В истории некоторых эскимосских обществ наблюдалась, по выражению Ж. Малори, культурная инверсия - возвращение к пройденной, более примитивной фазе развития под воздействием изменившихся природных условий. Но наряду с экологическими действовал и такой фактор, как все возрастающая географическая и социально-культурная изоляция отдельных, наиболее взаимно разобщенных групп.
Постоянные поселения европейских промышленников появились на территории расселения эскимосов в XVIII в. Европейцы принесли болезни, к которым коренное население не имело иммунитета, и к началу XX в. численность эскимосов по сравнению с 1750 г. сократилась наполовину.Приход европейцев сопровождался и многими другими переменами. И все же еще несколько десятилетий тому назад некоторые группы эскимосов сохраняли свою самобытную культуру, которая и стала предметом интенсивного этнографического изучения.
Это относится прежде всего к центральным эскимосам - нетсилик и иглулик, живущим к северу и северо-западу от Гудзонова залива. До конца 20-х годов XX в. их контакты с европейцами были минимальными. В начале 20-х годов XX в. огромное пространство арктического побережья осваивали пять общин эскимосов нетсилик. В одном стойбище насчитывалось примерно от 15 человек (в глубине материка летом) до 60 человек и более (на морском льду зимой). В период охоты на тюленей у продушин группа, насчитывающая менее 50 человек, была бы неэффективна: для успешной охоты большое количество продушин должно было находиться под одновременным наблюдением мужчин-охотников с гарпунами. Итак, зимнее, максимальное объединение у нетсилик и других охотников на тюленей было обусловлено прежде всего потребностями производства. Это - один из главных факторов концентрации людей в больших зимних стойбищах. Другой - периодическая общественная необходимость. Летом и ранней осенью общины находились в состоянии дисперсии, которая была обусловлена главным образом требованиями охоты на рассеянные стада карибу и на других животных. Однако охота на карибу с каяков на озерных и речных переправах во время сезонных миграций оленьих стад также порою требовала объединения усилий группы охотников.
Зимние стойбища медных эскимосов, насчитывающие от 50 до 200 человек, а в среднем 100 человек, обеспечивали оптимальное число охотников для охоты на тюленей на льду. Коллектив охотников мог успешно осваивать площадь радиусом около 8 км вокруг стойбища. Один раз в месяц стойбище передвигалось на расстояние около 16 км, и люди приступали к освоению новой охотничьей территории. Дисперсия медных эскимосов весной и в начале лета тоже была хозяйственно обусловлена, потому что карибу в это время рассеяны небольшими стадами. Летом хозяйственные группы медных эскимосов одну - две недели состояли только из простой семьи, в остальное время года - из нескольких простых семей. Более крупные объединения наблюдались у медных эскимосов в конце лета (в местах сезонного хода рыбы) и осенью (во время охоты на карибу загоном или с каяков в местах, где они пересекают озера или реки). В начале зимы медные эскимосы шили одежду, питаясь в это время запасами сушеного мяса и рыбы, после чего переселялись к морю, где охотились на тюленей. В зимних, максимально крупных объединениях центральные и медные эскимосы жили от двух до пяти месяцев, в минимальных - от шести до восьми месяцев.
Семьи одной общины нетсилик обычно были связаны между собой узами кровного родства и свойства. Вокруг ядра общины, состоявшего из семей, объединенных особенно тесным родством, группировались остальные семьи. Устойчивое ядро общины было постоянно связано с общинной территорией. На тот случай, если в общину вливались семьи, не состоявшие с другими семьями в родственных отношениях, существовал особый обычай, призванный содействовать укреплению отношений между членами общины, - партнерство по дележу тюленьего мяса [488; 165, с. 261-262; 166, с. 11-16; 245, с. 40-64, 283-284; 243, с. 23-24; 542; 251].
Оленные эскимосы, или эскимосы карибу (нунамиут), живущие к западу от Гудзонова залива, отличаются от других эскимосов тем, что главным направлением их хозяйственной деятельности является не охота на тюленей, как у остальных эскимосов, а добыча оленей карибу. К. Биркет-Смит и К. Расмуссен, давшие классическое этнографическое описание эскимосов карибу, не показали, однако, как сложился этот уникальный культурно-хозяйственный тип [191; 489]. Биркет-Смит считал эскимосов карибу потомками древних охотников на северного оленя, населявших те же внутренние области материка. Недавно было установлено, однако, что оленные эскимосы лишь два или три столетия назад оставили побережье и переселились во внутренние области материка. В ходе адаптации к новым условиям во многом изменились их образ жизни и культура. Однако характер социальной адаптации в этот позднейший период их истории типичен и для других охотников и собирателей. Н. Габсер реконструировал общество нунамиутов и показал, каким оно было в XIX - начале XX в. [304]. По мнению Э. Берча, автора другой реконструкции, общество эскимосов карибу во второй половине XIX в. еще сохраняло свой традиционный облик. Перемены наступили только в конце века [210; 209, с. 1-35; 228; 187].
Эскимосы карибу знали три способа охоты на оленей: охота загоном с использованием искусственных аллей из поставленных в ряд камней (в ней участвовали женщины и дети), охота с каяков в местах переправы животных через озера и реки,. охота с применением ям-ловушек в местах зимовок оленей. Коллективная охота загоном была производительнее индивидуальной. Олени проводят зиму на окраине леса, а с приближением лета уходят стадами в тундру. На их пути (весной и осенью разном) эскимосы карибу разбивали стойбища. Но люди всегда возвращались к месту старых становищ, чтобы подготовиться к следующему охотничьему сезону [117, с. 62-63]. Весной и осенью хозяйственные группы эскимосов вновь объединялись в общины в ожидании сезонной миграции оленей [304, с. 61]. Мобильность, ритмическая смена состояний концентрации и дисперсии были обусловлены главным образом требованиями охоты, сезонным рассеянием или локализацией оленьих стад. Эскимосы концентрировались весной и осенью в местах, где олени пересекают реки и озера, а зимой - у озер, где ловили рыбу. Главный охотничий сезон продолжался с августа по октябрь. Охотники ждали стада карибу на переправах и били плывущих животных копьями с каяков. Женщины заготавливали мясо и шкуры. Охотились также на мускусных быков, а группы, которые выходили к побережью, - на морских животных. Когда карибу рассеивались, отдельные семьи вели независимое существование [604, с. 207]. Общины - объединения нескольких семей - насчитывали 70 человек и более. Каждой общине принадлежала определенная территория, которую она осваивала. Плотность населения эскимосов карибу была самой низкой среди охотников и собирателей. Она составляла около 312 кв. км. на одного человека.
Эскимосы аммассалик, живущие на востоке Гренландии, до середины 80-х годов XIX в., когда началось их этнографическое изучение, не имели контактов с европейцами. Как и у большинства других эскимосов побережья, у них были долговременные поселения, которыми они пользовались главным образом в период охоты на тюленей, и разбросанные летние стоянки, где они жили во время рыбной ловли и охоты в тундре. Эскимосы делились на 13 вирилокальных «длинных домов» (в среднем по 32 человека). В каждом доме обитало несколько простых семей, а возглавлял эту группу один из старейших мужчин, опытнейший и искуснейший охотник [566].
Полярные эскимосы Гренландии - самый северный народ нашей планеты. До конца XIX в. их контакты с внешним миром имели крайне ограниченный характер, и вплоть до XX в. сохранялись традиционные, первобытнообщинные отношения. Их предки принесли в XII-XIII вв. в Гренландию культуру туле - культуру морских зверобоев, распространившуюся к этому времени по всему северному побережью Америки. За время изоляции, которая продолжалась много столетий, полярные эскимосы утратили такие характерные элементы эскимосской культуры, как каяк и умиак, перестали пользоваться луком и стрелами, острогами для лучения рыбы, дротиками для охоты на птиц [135, с. 168-169]. Подобная утрата культурных достижений свойственна и многим другим группам человечества, длительное время находившимся в изоляции, например тасманийцам. Изоляция полярных эскимосов была настолько полной, что в начале XIX в. они считали себя единственными людьми на земле. Конец осени и большую часть зимы полярные эскимосы жили в долговременных стойбищах. В каждом из них было пять-шесть односемейных домов. Во второй половине февраля почти все полярные эскимосы собирались в одно место - Питуарвик, где охотились на моржей, которых в это время было особенно много. Здесь ежегодно вырастало большое стойбище, в котором эскимосы оставались до второй половины мая, когда начинал взламываться лед. Летом полярные эскимосы группами по три-четыре семьи передвигались с места на место в поисках охотничьей добычи [135, с. 170-171].
Всех полярных эскимосов, которых во второй половине XIX в. насчитывалось около 250 человек, можно рассматривать как единую общину первой степени, их зимние стойбища - как общины второй степени, а летние объединения - как хозяйственные группы.
Все полярные эскимосы выступают не только как община первой степени, но и одновременно как этническая общность, формирующееся племя. Об этом свидетельствуют присущие полярным эскимосам как единому целому специфическое сочетание культурных компонентов, язык и групповое самосознание [413].

Особое место занимают эскимосы Северо-Западной Аляски - специализированные охотники на китов. Благодаря удачному сочетанию экологических факторов, развитой технологии добывания и хранения пищи, оседлости они достигли сравнительно высокого уровня социального развития, аналогичного уровню развития индейцев Калифорнии. Американские исследователи называют этот тип общества ранжированным [583, с. 123-156]. Охота на китов была ведущим направлением хозяйственной деятельности и организационным стержнем общества эскимосов Северо-Западной Аляски как в эпоху самых ранних контактов с европейцами, так и позднее [591; 523]. Археологические и этнографические исследования позволяют проследить процесс становления этого общества на протяжении последнего тысячелетия [159, с. 233-251; 213, с. 253-304; 211]. На китов эскимосы охотились группами в восемь-десять человек, составляющими команду одного умиака, или китобойную артель. Нередко в охоте принимало участие одновременно несколько умиаков [537]. Китовый промысел требовал не только участия сравнительно большого коллектива охотников, но и строгой организованности, специализации труда каждого его члена. Чем больше охотников могла выставить община, тем больше китобойных артелей участвовало в охоте, тем производительнее она была.
Киты добывались из года в год, из поколения в поколение в одних и тех же местах, и этим определялось географическое размещение поселений-общин. В сущности, это тот же тип социально-территориальной организации, что и у калифорнийских индейцев. Такая концентрация в постоянных поселениях-общинах, каждая из которых насчитывала несколько сот человек, была итогом длительного социально-экономического развития, толчком к которому стал переход к китовому промыслу. Это, в свою очередь, привело к социальным сдвигам, к первым росткам имущественного и социального расслоения. Китобойный промысел не только был регулярным источником пищи, но и давал прибавочный продукт - необходимое условие интенсивного межобщинного обмена, оседлости, внутриобщинного расслоения и выделения умиаликов. Охота на китов была экономической основой власти последних.
Если в охоте на китов участвовали хорошо организованные коллективы охотников, то в охоте на тюленей, оленей и птиц - небольшие группы, а иногда и один человек. Когда в определенное время года заканчивалась коллективная охота - на китов у жителей побережья, на стада карибу у групп, живущих в глубине материка, эскимосы Аляски рассеивались небольшими хозяйственными группами и семьями, занимаясь по-прежнему охотой или рыбной ловлей[536, с. 140; 538, с. 132, 137; 381, с. 29; 454].
Американские и гренландские эскимосы населяли, в зависимости от времени года, экологических условий, хозяйственных и общественных потребностей, временные стойбища, сезонно-оседлые, долговременные либо постоянные поселения [225, с. 28-41]. Жилища были зимними и летними. В поселениях и стойбищах эскимосов Аляски и побережья Гудзонова залива сооружались мужские дома (кариги или кажимы, как называли их в русских источниках) - центры общественной и обрядовой жизни.
Несмотря на то что экологические условия, в которых обитают разные территориальные группы эскимосов, различны, существует, согласно М. Моссу, фактор, который оказывает на всех эскимосов одинаковое воздействие. Это - глубокое различие между зимними и летними условиями жизни. Со сменой сезона эскимосы резко меняли свой образ жизни. Зимой они охотились на морских животных, а летом возрастало значение охоты на сухопутных животных и собирательства. Зимой они жили у моря, летом рассеивались по материку. Зимой они объединялись в большие общины, летом разбивались на мелкие хозяйственные группы. Двум периодам хозяйственного года соответствовали и два типа общественной жизни - зимний, когда возрастала общественная и религиозная активность, и летний, когда эта активность затухала. Как уже отмечалось, годовой цикл центральных эскимосов состоял из двух фаз - зимней, когда большие группы, примерно в 100 человек каждая, собирались в одном стойбище для охоты на тюленей и для проведения обрядов с участием всей общины, и летней, когда общины разбивались на хозяйственные группы, состоявшие из одной или нескольких семей, для рыбной ловли и охоты на карибу. Первую фазу годового цикла М. Мосс называет фазой общественной жизни, вторую - фазой частной жизни [428, с. 39-132]. Такое деление года на две фазы типично для большинства охотников и собирателей разных географических зон.
Для эскимосской семьи и общества в целом были характерны строгое разделение труда между мужчинами и женщинами, взаимозависимость и взаимопомощь мужчин и женщин во всех сферах хозяйственной, семейной и общественной жизни, равноправие женщин и мужчин в семье. Добывание пищи лежало почти исключительно на мужчинах, однако в загонной охоте на оленей у эскимосов карибу и в весенней охоте на тюленей у нетсилик принимали участие и женщины. В определенное время года женщины вовлекались и в рыболовство [350, с. 116]. Мужчины делали каяки, гарпуны и другое охотничье снаряжение, женщины заготовляли пищу впрок, обрабатывали шкуры и шили одежду. Развитая технология добывания и хранения пищи, строительства жилищ и лодок, изготовления одежды была жизненно необходима в условиях крайнего Севера. Труд мужчин и женщин был здесь одинаково незаменим.
Хозяйство эскимосов в целом было комплексным, зависело то в большей, то в меньшей степени от традиционной, устойчивой специализации в тех или иных видах промысла. Основой существования эскимосов были морской зверобойный промысел и охота. Зверобойный промысел определял местоположение эскимосских поселений - все они располагались по пути движения морских животных и в зонах их концентрации, т. е. в местах, наиболее благоприятных для охоты. Мясо, сохранявшееся в специальных мясных ямах, обеспечивало эскимосов пищей на протяжении многих месяцев.
В соответствии с условиями производства складывалась и территориальность эскимосских обществ. Сравнительно слабо она была выражена у центральных эскимосов. Это было связано с тем, что места охоты на тюленей каждый год менялись вследствие изменения характера ледяного покрова, а следовательно, экологических условий в целом. На северо-западе Аляски в местах китобойного промысла была особенно высокая концентрация населения, и здесь территориальность имела более законченные формы.
Несмотря на сравнительно высокий уровень развития техники и материальной культуры в целом, в общественной организации эскимосов были черты, типичные для обществ других первобытных охотников и собирателей. Еще В. Г. Тан-Богораз отметил, что нет прямой зависимости между относительным развитием материальной культуры и уровнем развития социальной организации эскимосов. «Первобытная организация общества американских эскимосов кажется тем более примечательной, - писал он, - если сопоставить ее с развитием техники, которая во многих отношениях достигла такого совершенства, какого нельзя встретить у других народов с значительно более сложной общественной организацией» [129, с. 199]. Техника и общественная организация не противоречили друг другу, а, напротив, хорошо дополняли одна другую в борьбе эскимосов за овладение пространствами Севера.
Наряду с универсальными чертами, сближающими эскимосов с другими охотниками и собирателями, общественная организация эскимосов обладала и такими особенностями, которые связаны со специфическими природными условиями, с разбросанностью и крайне низкой плотностью населения. К числу этих особенностей относятся открытость общины, текучесть ее состава, а также отсутствие общинной экзогамии в некоторых территориальных группах эскимосов.
Основную социально-экономическую ячейку общества - общину - у большинства эскимосов составляли обитатели зимнего стойбища. Община-стойбище, община-поселение - сезонное объединение односемейных домохозяйств, связанных или даже не связанных родством.
Такие объединения почти всюду на территории расселения эскимосов насчитывали от 50 до 150 человек, но иногда значительно больше. В 20-х годах XX в. численность жителей эскимосских поселений Аляски колебалась от 75 до 319 человек, составляя в среднем 165 человек. Продолжительность непрерывной совместной жизни всех членов общины в стойбище или поселении зависела от местных экологических условий, от наличия охотничьей добычи. Например, эскимосы Северо-Западной Аляски жили в крупных поселениях-общинах 10 месяцев в году [488, с. 473-477; 487, с. 70, 76-85; 486, с. 139; 244, с. 111].
Итак, можно говорить о двух основных уровнях социальной организации эскимосов - семье, или односемейном домохозяйстве, и общине-стойбище, или общине-поселении. У эскимосов Гренландии существовал и третий уровень - домовая община, которая состояла из нескольких простых семей, тесно связанных родственными узами, и входила в общину [129, с. 216]. В некоторых случаях сложилась двухстепенная общинная структура.
Л. А. Файнберг полагает, что в конце XVIII - начале XIX в. у эскимосов западного побережья Аляски существовала племенная организация [134, с. 145]. У остальных эскимосов племенная структура, видимо, лишь складывалась, племя как этническая общность и социальный институт только формировалось. Этот процесс шел на основе территориальных групп. Так, у центральных эскимосов территориальные группы выступали как эмбриональные племена, имевшие тенденцию к эндогамии, к культурному и языковому обособлению, и другие эскимосы рассматривали их как единые общности [242, с. 126-127].

Община-поселение, или стойбище, является по мнению М. Мосса, подлинным территориальным единством. По его определению, это группа тесно связанных семей, населяющих и осваивающих некую территорию с четко очерченными границами, иными словами, совокупность угодий для охоты и рыболовства, находящихся в ее собственности. Группа имеет название, образованное от собственного имени, которое используется всеми ее членами (обычно - название населяемой ими местности), и суффикса «мюит», обладает некоторыми, присущими только ей особенностями в языке и культуре [427, с. 27-28].Иначе говоря, общинам эскимосов были свойственны ведущие признаки этнических общностей, в том числе групповое, или этническое, самосознание. Этими же признаками обладали и состоявшие из общин территориальные группы, которые также идентифицировали себя и других по названию определенной местности. По словам К. Биркет-Смита и Д. Дженнеса, каждая территориальная группа имела название, образованное от названия местности, в которой она обитала, и суффикса «мют» или «миут». Обычно такие группы говорили на особом диалекте [192, с. 144; 349, с. 32-33]. Суффикс «миут», с помощью которого идентифицировали самих себя и друг друга центральные и медные эскимосы, указывает на связь данной группы с определенной территорией. Так, отдельные группы медных эскимосов называли себя куугмиут, нувугмиут и т. д. по местностям, где они охотились летом [243, с. 25].
Э. Берч прослеживает этнические различия между общинами Северо-Западной Аляски, существовавшие в XIX в. Эти различия были обусловлены тесной связью каждой общины с определенной территорией. Эскимосский термин для такой общности - «нунакатигийт», что означает «люди, связанные друг с Другом общим обладанием территорией»[212, с. 48]. Каждая из общностей имела собственное название, свой стиль одежды и украшений, говорила на особом диалекте, ее члены обладали определенным групповым самосознанием [212, с. 49-50]. Между общностями были различия и в сфере духовной культуры.
Итак, и территориальным группам, и общинам были присущи некоторые основополагающие этнические признаки. Этнообразующим фактором, объединяющим соответствующую общность, была ее территория, точнее, осознание связи общности с ее территорией.
Л. Гемпл выделяет в структуре эскимосского общества три основные структурные единицы: 1) семью как хозяйственную ячейку, или домохозяйство (household); 2) локальную общину (local band); 3) региональную общину (regional band).
Домохозяйство в большинстве районов Арктики - это простая семья, но в нее могут входить единокровные или усыновленные родственники, родственники жены или мужа, их дети. Обычно она размещается в одном жилище. Локальная община состоит из нескольких домохозяйств и в большинстве случаев сохраняется в течение года. Ее можно рассматривать как общину второй степени. Региональная община, в которую входит несколько локальных общин, составляет единую общину лишь во время зимовий. Она менее устойчивое объединение, чем локальная община. Ее можно рассматривать как общину первой степени. В целом это гибкая структура, сложившаяся в условиях «постоянной нестабильности» [305; 158].
Модель Л. Гемпла близка к моей, и это неудивительно, ведь обе они созданы на основе анализа конкретного материала. Вместе с тем трудно согласиться с Гемплом, что локальная община, или община второй степени, сохраняется в течение года. Вопределенное время года она, подобно региональной общине, как правило, распадается на хозяйственные группы или отдельные семьи (домохозяйства). Реорганизацию общин, состав которых после дисперсии меняется, Гемпл объясняет стремлением к установлению разносторонних социальных связей и мобильностью, необходимой для добывания пищи на обширных пространствах. В отдельные периоды, главным образом зимой, общины должны объединяться, чтобы поддерживать производительность своего труда на оптимальном уровне и устанавливать более широкие социальные связи. Подвижность всей структуры достигается доступностью статуса члена общины при помощи обмена женщинами, обручения детей, усыновления, побратимства, ритуального покровительства, партнерства и т. п. Эти социальные институты, призванные дополнять реальные родственные связи, Гемпл называет «вспомогательными формами родства». Подобные институты, существовавшие у австралийцев, андаманцев, бушменов и некоторых других охотников и собирателей, дополняли и расширяли систему родственных связей, они были важным регулятором внутриобщинных и межобщинных отношений, что имело особенно большое значение в условиях атомизации эскимосского общества, разобщенности эскимосских общин.
Таким образом, в самой структуре эскимосского общества, как и других охотничье-собирательских обществ, были заложены необходимые предпосылки социальных изменений. Когда возникала потребность в последних, общество создавало соответствующие средства и механизмы. Это еще одно подтверждение того, что структура первобытного общества была не жесткой, а, напротив, открытой и подвижной.Иначе она не смогла бы сохраниться в условиях окружающей первобытное общество среды.
Итак, в общинах эскимосов доминировали родственные связи, а там, где этих связей оказывалось почему-либо недостаточно, они дополнялись квазиродственными связями. Иными словами, эскимосская община, по существу, ничем не отличалась от общин других охотников и собирателей. В конце XIX - начале XX в. общинная собственность на землю как главное средство производства оставалась у эскимосов господствующей формой собственности, а в производстве и распределении господствовали принципы коллективизма. Все сказанное не дает оснований характеризовать эскимосскую общину как соседскую.
Выше говорилось, что в традиционных условиях центральные эскимосы (нетсилик и иглулик) и медные эскимосы проводили зиму в стойбищах, каждое из которых насчитывало около 100 человек. Я называю эти объединения общинами. В целом их состав был непостоянным, но из года в год сохранялось ядро общины, включавшее до 70 % всего ее состава, которое возвращалось в зимнее стойбище [244, с. 113; 242, с. 126]. Иными словами, существовала устойчивая группа семей, связанных родственными узами, которая и была одним из факторов стабильности общины как социально-экономической единицы. Общины состояли из сложных семей, а последние, в свою очередь, из простых семей. Те и другие, комбинируясь в хозяйственные группы различной величины и состава, тоже выполняли в период дисперсии общин определенные экономические функции. У нетсилик и иглулик хозяйственные группы формировались на основе родственных связей и имели сравнительно более устойчивый, более постоянный характер, чем у медных эскимосов, у которых они образовывались безотносительно к родственным связям. С мая по ноябрь размеры и состав хозяйственных групп медных эскимосов непрерывно менялись: то это были простые семьи в три-пять человек, то группы из нескольких простых семей численностью около 20 человек [349, с. 121-144]. В последние десятилетия состав, размеры, экономическая роль этих основных структурных ячеек общества центральных эскимосов претерпели значительные изменения, однако в работах А. Баликци можно найти описание традиционной социальной структуры и анализ изменений в ней [166].
Общины центральных и медных эскимосов выделяли из своей среды, когда это было необходимо, не только хозяйственные, но и целевые группы, например, группы охотников на полярного медведя.Ежегодно в начале зимы несколько семей медных эскимосов, входящих в общину, объединялись в общем стойбище для шитья зимней одежды. Такие временные целевые объединения насчитывали от 20 до 70 человек. С наступлением зимы, когда начиналась охота на тюленей, общины воссоединялись. Эти зимние объединения медных эскимосов Д. Дамас предлагает называть «максимальными общинами» (maximal band), а их сегменты, состоящие из нескольких сложных семей, «минимальными общинами» (minimal band). Те и другие были связаны с определенными территориями, проходили циклы концентрации и дисперсии, имели стабильное ядро из одних и тех же людей, связанных родственными узами. Некоторые «минимальные общины» имели самоназвания [243, с. 26-27]. Модель, предлагаемая Дамасом, дает основание говорить о двухстепенной общинной структуре и рассматривать сегменты общин, или «минимальные общины», как общины второй степени, а «максимальные общины» как общины первой степени.
Во второй половине XIX в. эскимосы карибу делились на четыре территориальные группы, каждая из которых, в свою очередь, состояла из общин. В отличие от последних территориальные группы не функционировали как единое целое и редко собирались в полном составе. Вместе с тем каждая община имела постоянное базовое поселение, в котором жила в сентябре - октябре и апреле - мае. В базовом поселении находился дом для обрядов и собраний, символизировавший единство общины. Общины насчитывали от 25 до 150 человек и состояли из нескольких сложных семей, или домохозяйств, как называет их Н. Габсер. В периоды сезонных миграций оленей они образовывали временные хозяйственные группы из двух, трех, иногда четырех сложных семей. Иногда, обычно весной или осенью, общины перегруппировывались, при этом одна или несколько сложных семей могли отделиться от одной общины и присоединиться к другой. Община у нунамиут была сравнительно непостоянным объединением, как это свойственно и другим охотникам, живущим в экстремальных природных условиях, но ее связь с определенной территорией, экономически осваиваемой, была одним из главных факторов относительной стабильности. Фактором, объединявшим общину, были, как и у центральных эскимосов, также родственные связи. В каждой общине, однако, имелись семьи, не связанные родством с ее основным костяком - родственным ядром [304, с. 165-166].
Итак, во второй половине XIX в. общинная структура эскимосов карибу имела типичные, универсальные черты, свойственные и другим первобытным охотникам и собирателям. У эскимосов карибу, как и у центральных и медных эскимосов, наблюдалась следующая закономерность: чем крупнее была единица социальной структуры и принадлежавшая ей территория, тем стабильнее были ее численность и состав, тем меньше она была подвержена колебаниям, связанным со сменой сезонов и распределением природных ресурсов. Эта закономерность не распространялась лишь на простую семью как простейшую клетку социальной структуры.
Основной социальной общностью полярных эскимосов, по мнению исследователей, было стойбище, иначе говоря - община первой или второй степени. Главными факторами, связывавшими людей в общину, были родство, товарищество на охоте, взаимопомощь и дружба[135, с. 177; 412, с. 296].
Но родственные узы, как всегда у первобытных охотников, были весьма пластичны, что позволяло общине эффективно функционировать как экономической общности. По словам Ж. Малори, коллектив полярных эскимосов в социологическом плане является общиной. «Родственная общность, - пишет он, - составляет, конечно, главное звено с генеалогической точки зрения... но в границах достаточно „открытых", чтобы составить экономически (и посредством расширения, переступающего границы непосредственных кровных связей) единство перегруппировки и организации» [95, с. 86]. Но и у них прочное родственное ядро является фактором устойчивости общины. «Сколь различной по формирующим признакам ни казалась бы группа, в действительности внутреннее ее ядро прочное и структура строго определена: еще в большей степени, чем коллективизм, чем слияние групп, ядро является орудием, совокупностью средств выживания, складывавшейся под влиянием опасностей на протяжении тысячелетий» [95, с.88-89].
В первой половине XIX в., когда только начинались интенсивные контакты с европейцами, эскимосы Северо-Западной Аляски жили поселениями-общинами, в среднем по 300 человек каждая. По данным Э. Берча, у эскимосов Северо-западной Аляски насчитывалось в это время 25 общин (около 11 тыс. человек).
Общины были территориальными объединениями сложных, относительно автономных семей, а последние, в свою очередь, состояли из простых семей. Группа из нескольких сложных семей или одна сложная семья образовывали внутри каждой общины интегрированную социальную систему. Каждая такая система, по словам Э. Берча, социально, территориально и культурно отличалась от ее соседей [19, с. 55; 212]. Таким образом, и у эскимосов Северо-Западной Аляски существовала двухстепенная общинная структура, подобная структуре медных эскимосов, и прослеживалась тенденция к складыванию на основе общин этнических общностей. Если Э. Берч называет общины первой степени «обществами», то Д. Рэй - «племенами» [491]. Общины второй степени, состоявшие только из одной сложной, или локальной, по терминологии Берча, семьи, существовали в менее благоприятных условиях; правда, в такую общину могло входить 75 человек. В наименее продуктивных районах локальные семьи, а следовательно, и общины насчитывали от двух до пяти простых семей (10-30 человек). Такие локальные семьи отличались наименьшей стабильностью. И общины первой, и общины второй степени имели собственные территории, границы которых признавались соседями, их произвольное нарушение вело к столкновениям. Первичной ячейкой этой структуры была, по мнению Берча, большая, или сложная, билатеральная семья, состоявшая из нескольких простых семей. Сложная семья населяла два или несколько расположенных рядом жилищ. Численность и стабильность общин второй степени (в том числе сложных семей) зависели от продуктивности осваивавшихся ими территорий. Состав общин был довольно устойчивым, хотя в разное время года они проходили фазы концентрации и дисперсии. Большинство общин второй степени собиралось один или два раза в году, причем не только для производственных, но и для иных целей, например по случаю «праздника кита». Во многих поселениях, о которых упоминали ранние авторы, обитала одна сложная семья. Более крупные поселения населяло несколько сложных семей, связанных между собою узами кровного родства и свойства.
В интеграции общин, начиная со сложносемейного уровня, особое значение имел мужской, или обрядовый, дом - кариги. Вокруг него концентрировалась вся жизнь общины [212, с. 36-37]. В дневное время в нем собирались, работали, ели только мужчины и мальчики-подростки. Но по вечерам он был открыт для всех членов общины. Здесь устраивались праздники, проводились обряды, решались все жизненно важные общественные проблемы, улаживались конфликты. Обычно обрядовый дом принадлежал всей общине, и только на севере Аляски у охотников на китов, хозяйство которых способствовало накоплению прибавочного продукта, концентрации богатства в руках владельцев умиаков и росту их общественного влияния, кариги становились собственностью одной семьи или небольшой семейной группы.
Ранние источники содержат немало сведений о военных столкновениях между общинами Северо-Западной Аляски. Но сближение общин в результате обмена и обменного партнерства, взаимных браков сглаживало межобщинное напряжение.

В XIX в. существовали широкие обменные связи между различными территориальными группами эскимосов. Межобщинный обмен, нередко выступавший в обрядовой форме, имел важное социальное и экономическое значение. В центрах регулярного обмена собирались сотни, иногда тысячи людей.
Сезонные передвижения общин, даже если они выходили за пределы их собственных территорий, совершались в соответствии с нормами обычного права, с согласия собственников территорий, и конфликтов на этой почве почти не возникало.
Партнерство у эскимосов играло важную роль в таких областях, как обмен, охота и распределение мяса, обрядовая жизнь. Таково, например, партнерство по потреблению мяса у эскимосов Гренландии [351, с. 362-371]. Партнерство было институциализированным выражением дружеских скреп, объединявших общину и цементировавших межобщинные отношения. Социальные связи между общинами, семьями и отдельными людьми выходили далеко за пределы формальных родственных связей. Помимо партнерства они регулировались посредством обычаев адопции и обмена супругами [243, с. 30-32]. «Изобретательский гений эскимосов, - пишет К. Расмуссен, - приводит их к открытию все более многочисленных средств связи» [95, с. 88], необходимых, чтобы преодолеть разобщенность социальных групп.Институциализированные межсемейные экономические отношения, о которых говорит Расмуссен [488, с. 164], также были одним из факторов укрепления общины.
Значение родственных связей у эскимосов было очень велико. Каждый нетсилик отождествлял себя с определенным кругом людей, который включал как кровных родственников, так и свойственников. Родственные семьи селились в стойбищах рядом. Во главе родственных групп стояли старейшие члены. По словам А. Баликци, каждый такой круг людей имел тенденцию к эндогамии [166, с. 25-36], хотя в поселениях-общинах существовала тенденция к экзогамии, или локальной экзогамии, как называет ее Р. Спенсер [536, с. 62-63]. Во многих группах брак был запрещен между людьми, родившимися в одном поселении[/color][427, с. 69-70]. У эскимосов Северо-Западной Аляски экзогамными были обычно и сложные семьи, которые выступали здесь как общины второй степени[212, с. 26]. Узы кровного родства и свойства были одним из ведущих структурообразующих факторов общины. У медных эскимосов наличие родственных уз прослеживалось примерно у 90 % всего состава общин первой степени [243, с. 28].
Данные о значении простой семьи и ее месте в эскимосской общине противоречивы. Многие авторы рассматривают простую семью как основную и автономную социально-экономическую ячейку эскимосского общества [349, с. 83; 380; 412; 536, с. 64]. Это очевидное преувеличение. Семья обретает свое значение прежде всего как часть общины. Без помощи коллектива семья не выдержала бы борьбы за существование. Даже кочуя самостоятельно, семьи нередко оставались экономически взаимозависимыми, они, в частности, питались мясом из складов, оставленных другими семьями [135; 604, с. 142-143; 490, с. 44]. Преувеличение роли семьи ведет к недооценке значения первобытнообщинного коллективизма у эскимосов.
Вместе с тем несомненно, что семья была важной производственной ячейкой эскимосского общества и первичной ячейкой общинной структуры. У медных эскимосов, например, такой первичной ячейкой была простая семья, у иглулик и нетсилик - сложная, или расширенная, как называет ее Д. Дамас [242, с. 129].
Всюду наблюдалась как вирилокальность, так и уксорилокальность брака; у полярных эскимосов он был преимущественно неолокальным. Нередкой была полигиния и изредка полиандрия, вызванная убийством девочек[365].
Несомненно и то, что сложные семьи при определенных условиях имели тенденцию становиться автономными общинами. Так было, например, у эскимосов карибу во второй половине XIX в.Первичной ячейкой общества у них в этот период была сложная семья. В некоторых случаях численность такой семьи достигала 35 человек, в среднем - 19 человек. Члены простой семьи жили в одной палатке или в одном снежном доме, сложные семьи - в нескольких. Связи между сложными семьями поддерживались двумя социальными институтами - обменом супругами и обрядовым («танцевальным») партнерством. Наиболее авторитетным человеком в сложной семье был исуматак - представитель среднего или старшего поколения мужчин, искусный охотник, иногда шаман, получивший признание благодаря своему опыту и мудрости, а также тесным родственным связям с большинством членов сложной семьи[210].
У медных эскимосов каждая простая семья также жила в отдельном доме, у нетсилик и иглулик одно жилище часто населяло несколько родственных семей. Но и у медных, и у центральных эскимосов простая семья входила в качестве составной части в более крупные коллективы - в стойбище зимой и в сложную семью (илагийт) летом. Общинные трапезы - одно из выражений общинного коллективизма [195, с. 577]. В современных условиях семья становится экономически все более автономной, и это подрывает общину как экономическое целое [166, с. 71-75].
В традиционных условиях у иглулик в группы охотников входили родственники, у нетсилик - представители нескольких сложных семей. На основе сложных семей формировались и китобойные артели - команды умиаков - у эскимосов Северной Аляски. Взаимные браки и фиктивные родственные связи способствовали расширению и консолидации этих групп. Потребности производства - коллективной охоты на китов, на оленей карибу - заставляли людей выходить за границы родственных связей. Некоторые виды охоты и рыболовства требовали участия всех охотников стойбища, независимо от его размеров.
Проблема родовой организации у эскимосов остается дискуссионной. В то время, когда изучали эскимосов, ее не было - она либо не сложилась, либо исчезла в ходе заселения огромных пространств Арктики и атомизации общества. Имеются, правда, указания на существование элементов тотемизма, а также тотемических групп [448, с. 324-325], но связь таких групп с родовой организацией совсем не обязательна. В ареале расселения эскимосов были зафиксированы унилинейные родственные группы, но убедительных доказательств существования родовой организации в прошлом все же нет, «что вынуждает сторонников родовой концепции строить свои выводы, базируясь на весьма проблематичной теории пережитков» [144, с. 4].
Отношения первобытнообщинного коллективизма пронизывали всю жизнь эскимосов, что обнаруживается прежде всего в коллективной собственности на основные средства производства - на землю и море со всеми их ресурсами. Общественной собственностью были охотничьи угодья и места лова морского зверя, каменные изгороди, которые использовали при коллективной охоте загоном на оленей, запруды на реках для ловли рыбы, общественные дома [349, с. 91; 192, с. 146]. Территория, осваиваемая полярными эскимосами, рассматривалась ими как их общая собственность. «Однако „жизненное пространство" непосредственно вокруг лагеря - собственность тех, кто здесь живет. Так, например, житель другого лагеря не может постоянно ставить здесь силки на песцов без согласия обитателей... Единственное место охоты на моржей, которыми оно изобилует ввиду благоприятных гидрографических условий», является общественной территорией для всех полярных эскимосов [95, с. 137].Личная собственность распространялась на предметы индивидуального пользования (охотничье снаряжение у мужчин, предметы домашнего хозяйства у женщин), на продушины во льду. Имелись семейные и родственногрупповые знаки собственности. У охотников на китов умиак считался собственностью умиалика, хозяина умиака, гарпун - собственностью гарпунера.
Коллективизм и взаимопомощь, свойственные эскимосам, были особенно ощутимы в сфере распределения пищи между членами общины. Принципы коллективизма требовали, чтобы никто не оставался без пищи, особенно в голодное время. Такое распределение, которое мы называем равнообеспечивающим, свойственно и другим первобытным охотникам, живущим в экстремальных условиях.
Праздники с раздачей подарков членам общины были формой перераспределения имущества общины и выравнивания имущественного неравенства [134, с. 134-135; 380, с. 195]. Люди как бы стремились ограничить распространение тенденций, подрывавших древние устои общинной жизни. У нетсилик, живших в особенно неблагоприятных условиях, цель равномерного жизнеобеспечения всех членов общины преследовали совместные общинные трапезы [488, с. 482]. У многих групп эскимосов бытовал обычай раздавать первую добычу молодого охотника или первую добычу в новом охотничьем сезоне всем членам общины [134, с. 131-132], что напоминает обычай принесения в жертву первинок, существовавший у некоторых охотничьих и раннеземледельческих народов, однако у эскимосов жертва приносится не духам-хозяевам, а самому первобытному коллективу.
В XIX - начале XX в. большинство эскимосов придерживались сложных и тщательно разработанных правил распределения охотничьей добычи [192, с. 146; 488, с. 163; 487, с. 105 - 107; 566, с. 645 - 646; 241, с; 220 - 240]. Особенно большое социальное значение имело распределение среди членов общины мяса тюленей. Оно было призвано укреплять социальные связи, необходимые для успешной охоты на тюленей и для совместной жизни в многолюдном стойбище. Распределение мяса оленей не регламентировалось столь строго, так как в период охоты на этих животных такие связи не играли значительной роли. Мясо тюленя делилось на определенное число частей, каждая из которых доставалась одному из партнеров по потреблению тюленьего мяса [592; 166, с. 33 - 39]. У нетсилик распределение мяса тюленей варьировало от неформального дарения до обусловленного строгими нормами распределения мяса между всеми членами общины [168, с. 81]. У медных эскимосов охотник тоже делил добытых тюленей со своими партнерами, среди которых могли быть как родственники, так и неродственники [243, с. 24 - 25]. Такую систему отношений можно рассматривать как один из механизмов упрочения социальных связей и, следовательно, самой общины. Другим механизмом, выполнявшим аналогичную функцию, был широко распространенный обычай совместных трапез всех членов общины [134, с. 116 - 119, 132 - 133].
У иглулик добычу часто распределял исуматак - самый авторитетный человек в общине [244, с. 115]. Коллективизм в производстве и потреблении, по единодушному мнению всех исследователей, особенно ощущался у полярных эскимосов. Охотиться полярные эскимосы предпочитали коллективно, убитое животное распределялось согласно строгим правилам, хотя свою долю получали все обитатели стойбища [135, с. 173 - 175; 490, с. 47].
Института вождей у эскимосов не было, но люди выдающихся способностей, незаурядного ума, большой физической силы, а также искусные охотники часто становились руководителями общин. Нередко они одновременно являлись и шаманами. Эскимосы называли руководителя общины исуматак (исума - мысль; исуматак - тот, кто много думает, мудрец).
Этот человек пользовался наибольшим авторитетом и уважением, он был первым среди равных. Некоторых предводителей эскимосы называли «сильными людьми». Они имели значительную власть. В целом, однако, общество эскимосов было эгалитарным, в основе его лежал первобытный демократизм. Лишь у очень немногих территориальных групп, обитавших преимущественно на северо-западе Аляски, появились, как и у калифорнийских индейцев, первые признаки социального и имущественного расслоения. Но ни у одной из групп эскимосов распад первобытнообщинных отношений не продвинулся так далеко, как у индейцев Северо-Западной Америки.
Исуматак (ихуматак у нетсилик) обычно не имел реальной власти, но мог указывать охотникам, куда им следует идти и где охотиться, он руководил перекочевками, нередко под его наблюдением осуществлялся дележ добычи. Такой человек часто стоял во главе сложной семьи или общины второй степени [195, с. 578; 191, с. 258]. Родственное ядро общины, представителем которого он являлся, было постоянно связано с общинной территорией. Таким образом, его положение в общине определялось не только личными качествами, но и тем, что исуматак представлял родственное ядро общины и ее глубокие, традиционные связи с общинной территорией. Этим он очень напоминает руководителей общин у бушменов.
У медных эскимосов почти в каждой общине имелся атаник - организатор охоты, но он был, видимо, менее влиятельным человеком, чем исуматак у центральных эскимосов. Кроме руководителей общин у центральных и медных эскимосов были шаманы, мужчины или женщины (у нетсилик - ангаткоки, у медных эскимосов - ангаткуки). У полярных эскимосов промыслом и перекочевками руководил наиболее опытный охотник стойбища, который нередко был и шаманом. Его тоже называли «тот, кто думает за всех» [135, с. 177-178]. Положение человека, находившегося в центре общественной, производственной и обрядовой жизни общины, делало его фактическим руководителем этой общины. «В Туле употребляется термин „налагак", хотя он означает скорее власть, чем мудрость... Это тот, кто благодаря своей власти, своему умению предвидеть и организовывать обеспечивает группе регулярные ресурсы» [95, с. 89].
У эскимосов Северо-Западной Аляски во главе каждой сложной семьи и каждой общины стоял общественный и религиозный руководитель, умиалик, которого эскимосы называли «предводителем охоты на китов». Умиалик как руководитель группы охотников и собственник умиака играл важную роль в распределении охотничьей добычи, запасов мяса, в религиозно-обрядовой деятельности, руководил своей группой и в мирное, и в военное время. Положение этого человека основывалось на имущественных различиях в общине, обусловленных накоплением продовольствия и других ценностей. Однако, когда пищи не хватало, он кормил членов своей группы из собственных запасов. Вместе с тем раздача имущества умиаликом, коренящаяся в традициях первобытнообщинной взаимопомощи, была средством укрепления его социального статуса [486, с. 21 - 22, 122 - 123; 536, с. 152 - 153].
У охотников на китов поселение было местом длительного хранения китового мяса, центром создания прибавочного продукта. Это и послужило основой формирования иерархической социальной структуры, в эскимосском мире характерной только для китобоев Аляски. На высших ступенях иерархической лестницы находилась родня умиалика, на низших - сироты и семьи, в которых не было охотников, остальные общинники занимали промежуточное положение. При распределении умиалик и его родственники получали большую и лучшую часть. Когда в поселении жила только одна сложная семья, у европейских наблюдателей складывалось впечатление, что умиалик - вождь поселения. Однако власть умналика была ограничена советом старейших представителей сложной семьи [212, с. 21 - 26].Чем крупнее была такая семья, тем большими хозяйственными возможностями она располагала, тем большие запасы имела, тем могущественнее был умиалик. Но его влияние ограничивалось общиной второй степени; на уровне общины первой степени никаких руководителей не существовало. Любопытно, что на северо-западе Аляски в хозяйственных группах охотников на дичь руководитель охоты также назывался умиаликом, здесь он тоже одновременно был религиозно-обрядовым лидером.
Социальная дифференциация эскимосов Северо-Западной Аляски была не только следствием умения создавать и хранить избыточный продукт, но и одним из последствий освоения разнообразной и сложной природной среды, предъявляющей повышенные требования к обществу. Освоение этой среды может быть достаточно эффективным, если опирается на сравнительно развитую технику производства, если существуют специализация и хорошо организованные формы кооперированного труда, такого, как охота на китов. Далеко не случайно, что именно среди охотников на китов возникла специализация. Именно здесь специалисты, занимавшиеся изготовлением различных изделий, получали вознаграждение от общества за свой труд.
Общество эскимосов, несмотря на его своеобразие, обусловленное особенностями природной среды и исторических судеб, в целом типично для первобытных охотников. Для него характерны знакомые нам фундаментальные свойства социально-экономической структуры, в центре которой стоит община, в основе своей та же, что и в пустынях Австралии и Южной Африки, в тропических лесах Центральной Африки и Юго-Восточной Азии, на холодных скалах Огненной Земли и на необъятных пространствах Арктики.

Добавлено (18.Апрель.2009, 02:27)
---------------------------------------------
Таким образом, изучив жизнь и быт инуитов, мы приходим к следующим выводам:
- нам понятно, что основным занятием эскимосов являлась охота! И факт этот бесполезно отрицать.
Однажды на выставке я был удивлен возмущением одной владелицы Аляскинского Маламута, которая удивилась моему высказыванию, что Аляскинский Маламут ни какой не охотник, а ездовой пес...
Я ей возразил, что прежде чем стать ездовым, Аляскинский маламут был помощником охотника и поэтому в нем сохранились его охотничьи инстинкты, а ездовым он стал в процессе адаптации к полярной, арктической жизни инуитов... Кто прав? Правильно! Материал который я использую... а материал подтверждает то, что Аляскинский Маламут был многоцелевым песом, иначе быть не могло... Т.е. зная построение общественных связей инуитов, мы можем придти к историческому формированию тех рабочих качеств, которым отвечали наши Полярные песы... Чем же они занимались при своем становящемся основном предназначении при эволюции и выработки рабочих качеств? Именно охотничьи промыслы и способы добычи формировали рабочие качества и сопровождавших охотников древних собачек. Обратите внимание, что сначало формировались оленные способы на оленей и прибрежные на морского зверя (нерпу и моржа) способы охоты и только к 800 году. н.э. т.е. 1200 лет назад - китовый... Китовый - уже стоял на уровень выше и по технологии и способам добычи и по количеству полученного назывем его продуктового сырья...
Что еще нам становится понятно? Нам становится понятным, что рацион питания наших песов был примущественно белково-жировым, а отсюда и происходила некоторая эволюция пищеварительного тракта... Почему некоторая? Потомучто песы получали некоторое освежевание кровей, взятых от волков... у которых пищеварительный тракт несколько отличен, чем у одомашненных собак... но не намного... Например у волков сохраняется растяжимость желудка в большей степени, чем у наших песов... Кроме этого - желудок волка играет роль временной сумки во время переноса пищи... т.е. волк может нести в желудке, например мясо до нескольких часов не переваривая его и тем самым регулировать процесс обмена пищеварения... песа - же получая еду из рук человека - со временем эту функцию утрачивает, но не до конца... Функции эти пока частично сохранены в Аляскинском Маламуте - но это не значит, что они будут не утрачены например лет через 50-т... Почему? Потому, что жизненный уклад, режим жизни, климатические условия и само питание в корне отличается например от нерпичьего, моржового и оленьего с лосинным мясом - это раз. Во-вторых - одомашненная песа знает - что в определенное время она получит свой кусочек и понятие голода как такового например: у волка - у песов отсутствует... В-третьих - процесс пищеварения носит постоянный периодический режим... Но всеравно и в наших теперешних Аляскинских Маламутах - не во всех, но сохранены те гены, которые отвечают за этот процесс... Я например заметил, что аппетит у Ирвиса Норда начинает проявляться ближе к вечеру и ночью... Причем я не приучал его к режиму, а наблюдая за ним делал вывод и задавал себе вопросы, на которые искал ответы... И я понял и зная, что ездовых кормят вечером, а также, что волки уходят на охоту как правило ночью, что этот процесс еще пока сохраняется... т.е. процесс преимущественного режима переваривания пищи... Отрыгивание... Отрыгивание пищи сохранено - это волчье, но есть еще один процесс адаптивного приспособления отрыгивания пищи... Наши песы могут таким образом регулировать внутреннее состояние грудной полости в процессе работы... т.е. отрыгивать избыток пищи и задерживать процесс переваривания пищи при ее недостатке... Это уже - эволюционное достояние арктических песов... Т.е. на лицо трансформирование пищеварительного тракта в зависимости от зоотехнического применения псов...

Абсолютно так! Я с Вами полностью согласен.
20 км для одной собаки, фиксированный груз( пулка, колесо или тачка какая-то...), человек рядом или позади.

Я понимаю вас прекрасно... Но... Моя точка зрения - нужна такая метода проверки, которая поддерживает и тестирует не только ездовые качества, но и многоцелевые.... Все, что я описал выше как раз к этому и направлено... Я снова повторюсь - Аляскинский Маламут - это многоцелевой пес. Да, я понимаю, что для сохранения породы нам не до жиру - быть бы живу... Но этот этап для Аляскинского маламута пройден - другое дело - как пройден, какими приемами и средствами... каким разведением... и вот здесь лично у меня - очень много вопросов... Мне понятно, что надо вводить рабочее испытание - но и Вы поймите, что прохождение с тягой для Аляскинского Маламута - это всего лишь узкая специализация... Это уже многие понимают... Для сравнения пример: А поиск и ориентацию по пройденному пути как? Будем проверять или нет? А бесстрашие песы при выходе на зверя? Это как? А абсолютно доброжелательное или нейтральное отношение к человеку - это как? А сенсаматорику? Иноходь например! Это как? Это не все. Я ниже еще на многом конечно остановлюсь. Мое пожелание - это вдумчивый и скрупулезный анализ и адекватно приближенные к истине выводы.
Спасибо за топ, Руслан.

Итак я продолжу анализ.

Гонки приносили по тем временам баснословные деньги! А какие? Зададут мне вопросы наши Участники и Гости Клуба.

Вот выдержки из книги Поля Эмиля Виктора «Ездовые собаки – друзья по риску»
( Кто желает прочитать, то Добро Пожаловать: http://polyris.ucoz.ru/publ/18-1-0-171 )

Пришла очередь вспомнить также знаменитейшего человека – ЛЕГЕНДАРНОГО МАШЕРА И БРИДЕРА Аллена Александра Аллена по прозвищу Скотти (Шотландец).

Кто не знает, напомню рассказ Конант Сьюзан «Пес, который порвал поводок» об Алякинском Маламуте – Рауди. Так вот Рауди – присутствует во многих родословных Аляскинских Маламутах. Рауди был выкуплен Евой Сили у кого? Правильно – у Скотти Аллена. Рауди дословно (хулиган - буян) – является одним из зарегистрированных родоначальником заводской породы Аляскинский Маламут.
Вот, что писала Сьюзан Конант:
"Бак знает о собаках больше всех на свете, и если из за этого человека можно считать чудаком, то он чудак и есть.
Я припарковала свой «бронко» возле некогда красного амбара. Гибриды волка с собакой не бегают на свободе, но я сочла, что Рауди может заварить бучу, если начнет совать нос в их вольеры, а потому взяла его на поводок. Бак, должно быть, услышал машину, вой и лай и, обладая к тому же шестым чувством присутствия новой собаки на своей земле, выскочил из дверей кухни. Пятьдесят пять, рост за метр восемьдесят, грубые черты янки — голубоглазый лось, одетый в изодранную его питомцами джинсовку, — неясное обтерханное видение..
— Ну привет, парнище! (Если бы лоси могли говорить, у них были бы столь же глубокие, славные голоса, как у Бака.) Да ты пес что надо! Как она тебя зовет?
Когда он говорит с собаками, у него загораются глаза. На свой полудикий манер он красивый мужчина.
Рауди, который даже тогда уже знал, что на людей не надо прыгать, поднялся на задние лапы, завилял пышным хвостом, водрузил передние на грудь Баку и попытался лизнуть его в лицо. Языки у лаек длинные.
— Рауди, — сказала я. — Привет, па.
— Откуда этот Рауди?
Бак был доволен. Его легко ублажить. Все, что надо сделать, — завести пса.
— От Фрэнка Стэнтона, из кембриджского клуба дрессировки. Слыхал?
— Так, сорока на хвосте приносила. Рауди из Нома, да?
— Рауди из Кембриджа.
— Рауди из Нома был одним из первых маламутов племенной книги, — сказал Бак. Он любил вещать. — Тысяча девятьсот тридцать пятый. Родословная линия Коцебу. Вот что такое этот пес. Большой Коцебу.
Сейчас я знаю, что Коцебу — потомок лаек, выведенных в тридцатые годы в собаководстве Чинук, Нью Хемпшир. Родоначальники породы зарегистрированы, когда АКС впервые признал аляскинскую лайку. Я знаю и множество других фактов из истории аляскинских лаек. Гибриды Бака — на какую то часть — маламуты. (Имеется ввиду гибриды волка и маламута. Прим. авт.топа.) Пока он читал лекцию, мы стояли снаружи, на холоде. Он не выносит невежества относительно собак, да и одет он был подходяще для ноября. Кульминацией его истории было падение породы маламутов. Вскоре после Второй мировой войны, в конце антарктической экспедиции, командир судна, которому полагалось отвезти собак домой, посадил всех ездовых собак на плавучую льдину, установил бомбу замедленного действия и отчалил, уничтожив таким образом большую часть генофонда породы, уже поредевшей на военной службе. Я не хотела дальше слушать и, когда Бак принялся рассуждать о том, были ли среди лаек родоначальников волки, ухватилась за это.
— Кстати, о волках, — сказала я. — Не загнуто ли для вступления?
Когда я говорю, что Бак живет вместе с волками, то не имею в виду, будто все они постоянно обитают в доме. Они появляются там в порядке очереди, по расписанию. Каждый становится «домашней» собакой примерно раз в две недели, хотя Бак часто делает исключение для своего любимчика Клайда. Остальные живут в вольерах. Жалеть их не к чему. Вольеры — длинные зарешеченные загородки с цементными полами; каждая примыкает к зимней псарне. Многие, Бак в том числе, живут в домах, которые не отличаются столь педантичной чистотой, как эти вольеры и псарня.
Очередь быть «домашним» псом как раз выпала Клайду. Бак вывел его, но первые несколько минут и Бак, и я держали псов на поводках. Рауди, что по английски значит буян, скакал вокруг, принюхиваясь и всячески соответствуя своему имени. Клайд, который выглядит как тощая, длинноногая, пугливая лайка, стоял смирно и всемерно старался не обращать внимания на Рауди. Мы спустили обоих с поводков и отступили. Рауди придвинулся ближе. Клайд медленно повернулся левым боком к Рауди. Тот попытался обнюхать его с тыла. Клайд приподнял верхнюю губу в ухмылке Элвиса Пресли, продемонстрировав комплект зубов вдвое крупнее, чем у Рауди, и исторг короткий низкий рык. До Рауди дошло. Он принял универсальную игровую собачью позу: зад приподнят, передние лапы согнуты, плечи опущены, — и Клайд отразил его, как зеркало. С минуту я смотрела на их возню, а потом пошла в тепло."

А вот его фотография:

А вот здесь ссылочка на его родословную: http://pdg.sla-w.com/rowdyofnome.html

Кто также желает прочитать Конант Сьюзан ссылочка здесь: http://polyris.ucoz.ru/publ/18-1-0-181

И пришла пора рассказать о том, почему отец Ирвиса Норда – Чемпион России - носит имя ЛЕЮ ПЕРСИ.

Скотти – друг животных

Вся жизнь Скотти Аллена была связана с животными. Никогда, без сомнения, ни один белый человек не имел такой власти над ними, в частности над ездовыми собаками.
Его имя неотделимо от одного из самых удивительных способов использования этих собак – от сногсшибательных гонок по Аляске.Такой необычайный пробег – коронное состязание на Севере.
Это марафонский пробег на расстояние свыше 650 километров на собачьих упряжках со всеми препятствиями, какие могут встретиться в этой стране, – от дико завывающей пурги при тридцатиградусном морозе до хрупкого льда, который проваливается под собаками, нартами и людьми, – вот что это такое.
Впервые организованное Скотти Алленом в 1908 году, это состязание как нельзя лучше отражало ту важную роль, какую играют собаки в Арктике, где они до сих пор при нелетной погоде служат единственным средством связи.
Скотти уехал из Шотландии, чтобы доставить в Америку чистокровного рысака весом свыше тонны, чем немало гордился. Затем, чтобы заработать на жизнь, он сменил немало профессий в этой тогда еще стране пионеров, искавшей себя, где жизнь стоила недорого: в 1880-х годах в Америке, как известно, царила власть кольта.
Скотти женился. Началась золотая лихорадка. Он, не в силах противиться желанию разбогатеть, покинул жену и детей, надеясь выписать их позже к себе, и уехал на Аляску – в Клондайк и Ном. Вскоре он понял, что его способности найдут себе здесь иное применение. Работая с Мак-Милланом, поставщиком «Компании Гудзонова залива», он познакомился с ездовыми собаками. Скотти обладал даром приручать животных, любил их, и они отвечали ему тем же. Скоро он увидел, какое нелегкое дело – управлять нартами, запряженными драчливыми псами, в местности, где малейшая ошибка часто карается смертью. Выпустишь из рук задок нарт – и каюк: собаки умчатся, оставив тебя одного в бескрайней белой пустыне, где ты быстро замерзнешь. Снимешь ненадолго рукавицы – и пальцы обморожены, прежде чем заметишь это. Одного человека нашли мертвым перед кучей хвороста; рукавицы лежали рядом, спички были рассыпаны по снегу. Он не успел высушить хоть одну, чтобы зажечь костер...
На службе у Мак-Миллана, человека жестокого и эгоистичного, Скотти овладел профессией каюра: с восседавшим на нартах хозяином, закутанным в меха, он сновал взад и вперед поселками золотоискателей.
Шотландская кровь Скотти оказалась причиной инцидента, ставшего поворотным пунктом в его жизни.
Одна из собак упряжки принесла четырех щенят. Мак-Миллан велел их убить. Скотти отказался. Купец рассердился. Тогда Скотти взял щенят и, даже не потребовав расчета, ушел от ошеломленного хозяина.
Щенята, которых он унес, вошли впоследствии в его первую упряжку. У одного из них была рыжеватая шерсть и белый нос; Скотти назвал его Дубби и решил: вот кто принесет всей упряжке счастье!
Пока щенята подрастали, Скотти, чтобы как-то прожить, поступил в местную полицию. Поскольку он виртуозно правил собаками, ему поручили перевозить почту и провиант от одного полицейского поста к другому.В первой же поездке в сопровождении повиновавшихся всем его приказаниям хороших псов, чьи повадки Скотти изучил, он поставил опыт, принесший ему огромное удовлетворение. Начался буран, пришлось остановиться на отдых. Он распряг собак, дал каждой по мороженой рыбине, а потом решил поступить, как они: зарылся в снег, чтобы спать. Когда проснулся, ему сам черт был не брат: его больше не страшили ни метель, ни ветер.
В течение зимы Скотти систематически тренировал своих четырех собачек. Он избегал слова «муштровка», предпочитая «тренировку».Его псов звали Дубби, Джо, Бэйб и Турок. Они росли и становились все сильнее. Не будучи породистыми, они были созданы как раз для того, чтобы тащить нарты. Их довольно короткие лапы были снабжены утолщениями, не дававшими снегу смерзаться между пальцами. Широкая грудь, мускулистый круп, густая шерсть – словом, настоящие эскимосские собаки!
Став хозяином хоть маленькой, но собственной упряжки, Скотти решил вступить на поприще золотоискателя. Соорудил плот, погрузил на него нарты, запас провизии и, крепко привязав собак, пустился на этой утлой посудине к стремнине Белой Лошади, которую может проскочить лишь опытный рулевой.
Каким-то чудом ему удалось достичь Доусона – преддверия Клондайка, места, весьма популярного среди золотоискателей. Но, не найдя там ни одного свободного участка, он стал заниматься перевозом. К этому Скотти толкнул случай, показавший его власть над животными.
Однажды ему встретился мужчина, который изо всей силы хлестал двух лошадей, завязших в грязи, в окружении равнодушной толпы зевак.
– Хотите, – сказал Скотти, – я помогу им выбраться, пальцем не тронув?
Получив согласие, он подошел к лошадям, ласково с ними заговорил, успокоил, приласкал, и через несколько минут они сами, без понуканий, вытащили повозку из рытвины.
Восхищенный хозяин предложил Скотти приобрести этих лошадей, и сделка была тут же заключена.
Но наступила зима, дороги сделались доступны лишь собакам. Скотти продал лошадей и с удовольствием вернулся к своим псам, уже ставшими большими и сильными.
Его упряжка была надежна и хорошо тренирована, но ему нужна была пятая собака. Он купил вороватого пса, от которого владелец хотел избавиться, и за несколько недель наставил его на путь истинный.
Дубби, которого Скотти считал залогом своего успеха, был образцовым вожаком. Он командовал всей упряжкой, отличался справедливостью, наказывал провинившихся, а потом зализывал им раны.Очень скоро Скотти Аллена завалили работой по горло. Золотоискатели постоянно нанимали его для переездов с места на место и для доставки припасов. В любую погоду, при любом морозе – а температура опускалась до – 45 градусов – Скотти выезжал и перевозил все, что угодно. Когда нужно было везти людей – раненых или здоровых, он брал плату по весу, как за всякий другой груз. Он добирался куда угодно, был самым осведомленным человеком на всей Аляске, и его с нетерпением ожидали в лагерях и поселках, росших тогда как грибы: ведь он привозил последние новости.
Репутация каюра-виртуоза прочно установилась за ним в этих краях и дошла до слуха молодого Джека Лондона, приехавшего за вдохновением на Великий Север.
Впрочем, у Скотти бывали и плохие времена. Случилось, что он потерял все свои сбережения и был вынужден приняться за поиски золота к северу от Нома, но успеха это ему не принесло. Надежда на приезд жены растаяла. Он очутился перед выбором: вернуться в США или остаться на Севере, и он принял самое важное решение в своей жизни. Аляска была создана для него, а он – для Аляски.
Однажды, чтобы избежать объезда по суше, который занял бы несколько дней, Скотти решил переправиться через залив на плоту, ведь он научил своих псов не только не бояться воды, но и плавать по приказу. Во время переправы плот с грузом и собаками был унесен течением и чуть не попал в водоворот. Понукаемые голосом хозяина, собаки стали энергично грести лапами, и после двухчасовых усилий им удалось пристать к берегу. Когда он рассказывал об этом происшествии, ему верили, потому что он был Скотти Алленом; всякого другого сочли бы за беспардонного лжеца.
Слава Скотти, как и слава его псов, росла с каждым днем. Его приключения были овеяны легендой; еще более знаменитыми стали его собаки. А за ними стоял он, заставлявший их совершать чудеса, какие до того никому не удавались; такие попытки даже не делались.
Где-то в этой книге я писал, что собаки не умны, или, точнее, умнее, чем лошади, но менее умны, чем кошки. Однако животные одной и той же породы, как и люди, различны по степени развития ума. И Дубби, вожак упряжки, если верить тому, что рассказывал его хозяин, был, бесспорно, умен. Судите сами.
Однажды слишком тяжело нагруженные нарты, несмотря на отчаянные усилия Скотти, скатились по склону и налетели на дерево. Выброшенный из них Скотти потерял сознание. Когда он очнулся, то оказалось, что Дубби подтаскивает его к нартам. Разбитый, весь в ушибах, потеряв последние силы и увидев, что отдых в течение нескольких часов не помог, он был вынужден освободить собак, чтобы те добыли себе пропитание охотой, хотя и знал, что они могут убежать. Сам охотиться он был не в состоянии.
Ему удалось залезть в спальный мешок. Он проснулся от теплого дыхания и прикосновения языка, настойчиво облизывавшего его лицо: Дубби вернулся вместе с остальными собаками и принес хозяину зайца-беляка, еще теплого. Когда Скотти решил не гнаться больше за счастьем, а поехать за женой и детьми, с ним случилось другое происшествие, одно из приключений, чемпионом по которым он был.
На берегу замерзшего озера Лиамма, через какое нужно было переехать, чтобы не потерять несколько дней (после того как решение было принято, он торопился), собаки, в том числе и Дубби, остановились и отказались бежать дальше. Скотти настаивал: сначала кричал, потом пустил в ход бич. Дубби нехотя подчинился, и опасный переезд начался. Внезапно раздался треск, словно выстрел, и Скотти, привалившись сквозь лед, разверзшийся под его ногами, оказался в полынье или, вернее, подо льдом. Ноги были на полметра погружены в обжигающе холодную воду, а голова осталась на поверхности. Минуты шли; он пытался уцепиться за лед, но руки и ноги начали замерзать. Он оказался в ледяном плену и как будто был обречен на гибель, подобно многим «чечако».
– Дубби! – закричал он.
Это был единственный шанс спастись: ухватиться за постромки или за нарты и выкарабкаться с помощью упряжки.
Но Дубби никак не мог сдвинуть нарты с места: его лапы скользили по гладкому льду. Скотти громко его подбодрял, но все призывы оставались тщетными. Упряжка во главе с Дубби ползком, медленно таща нарты, удалялась к берегу; достигнув его, собаки понеслись вскачь. Скотти решил, что погиб. Но через несколько минут, показавшихся ему часами, он снова увидел нарты: обогнув опасное место, они подъезжали с другой стороны. Отчаянным усилием ему удалось ухватиться за их задок. Дубби, не ожидая приказа, рванулся вперед и вместе с другими псами выволок хозяина на лед. Так эта преданная собака еще раз спасла его.
Устроив семью на Аляске, Скотти бросил погоню за золотом и решил посвятить жизнь обучению собак. Глава исследовательской компании в Номе облегчил ему это дело, пригласив на работу. Семье Скотти, в которой прибавился еще один ребенок, жизнь на Аляске начинала нравиться.
Скотти стал легендарной личностью. Он прослыл, как выразился Джек Лондон, «человеком с собаками».
Однажды к нему привели пса, чтобы под наркозом обломать зубы.
– Он привык убивать, – предупредил владелец. – Зовут его Джек. Он очень опасен. Ему непременно нужно вырвать клыки, как делают индейцы с волками. Но никому это не удается.
– Мне удастся! – сказал Скотти, оценив все достоинства великолепного пса.
Он начал с того, что, подходя к Джеку и не обращая внимания на его прыжки, спокойно ставил перед ним миску с едой, разговаривая в это время с другими собаками; при этом он держался на расстоянии большем, чем длина цепи, не заходя в опасную зону.
Дня через четыре ему удалось надеть на Джека сбрую и поместить в упряжке рядом с Дубби. Джек тотчас же вцепился в Дубби, но тот пес, видавший виды, дал отпор.
Тогда Скотти внезапно схватил Джека, опрокинул и держал его широко разинутую пасть под снегом до тех пор, пока собака не начала задыхаться; потом отпустил, отступил на несколько шагов и занял выжидательную позицию. Джек присел на задние лапы и кинулся на Скотти. Тот с поразительной ловкостью схватил его за сбрую, бросил оземь и снова погрузил его морду в снег. Потом отпустил и мягко заговорил:
– Ну, Джек, старина, будем друзьями, ладно?
К изумлению присутствовавших, страшный пес пополз к Скотти, покорно повизгивая. Продолжая разговаривать с ним, Скотти погладил его по голове, и Джек завилял хвостом.
Он стал одной из лучших собак упряжки, самым знаменитым на Аляске псом. Сначала замечательному дрессировщику помогал Дубби, бравший на свое попечение молодых собак; потом на помощь Скотти пришел его сын Джордж, унаследовавший дарование отца.
Именно Джордж положил начало собачьим гонкам на нартах.
Ему не было и шести лет, когда он предложил школьным товарищам состязаться в езде на упряжках. Право участия имели лишь дети не старше девяти лет. Малыши только и думали об этих гонках, тренировались каждую перемену, использовали для этого все свободное время. Длина дистанции была около двенадцати километров. Соперники должны были сами изготовить себе нарты; кое-кто соорудил нарты даже из ящиков от мыла, поставив их на полозья.
Джордж, избравший вожаком, к изумлению отца, полукровку Бальди, стал победителем этих гонок, что можно было предвидеть: ведь он вырос среди собак и весь пошел в отца.

Большие гонки на Аляске

Идея этих грандиозных гонок зародилась во время споров о собаках. Никак не могли решить, чьи лучше? В сущности это было понятно: одни собаки превосходны для бега на короткие дистанции, другие славятся выносливостью; одни незаменимы при пурге, других не обогнать на льду, а остальные – хоть куда на свежем снегу! Разумеется, каждый считал, что его собаки гораздо лучше всех прочих; каждый утверждал, что это объясняется его способом питания, или дрессировки, или вождения, или всем этим, взятым вместе, ибо у каждого были свои секреты, которыми он ни с кем не делился.
Скотти Аллен, став центром этого ежедневного нескончаемого спора, понял, что словами его не решить. Он понял также, что представляется случай организовать зрелище, где собаки будут «звездами».
Так был основан в Номе Собачий клуб, ставший центром, где определялась породистость и ценность ездовых собак Аляски.
Поскольку в Номе жил юрист Альберт Финк, знавший толк в собаках, то ему поручили разработать устав клуба. Этот устав горячо обсуждался на оживленных собраниях. Ведь дело шло не только о том, чтобы создать клуб любителей псов (его уже давно заменяли салуны Нома), но прежде всего о том, как организовать гонки ездовых собак.
Правила гонок сформулировали быстро. Во-первых, все желавшие участвовать должны были быть членами Собачьего клуба; благодаря этому они все будут известны друг другу, а участие всяких жуликов и плутов исключалось. Каждая собака перед гонками должна быть зарегистрирована в клубе; условились, что во время состязаний гонщик может запрягать сколько угодно собак. Однако специальный пункт предусматривал, что гонщик может выиграть состязание лишь в том случае, если финиша достигали (живыми или мертвыми) все его собаки, участвовавшие в старте. Этот пункт имел целью помешать гонщику бросить в дороге утомленного или раненого пса. Решили также, что каждая собака будет помечена краской и носить цвет, выбранный владельцем. Всякая упряжка, воспользовавшаяся подмогой при следовании по трассе, будет дисквалифицирована. Таким образом, исключались и жестокость и махинации.
Наиболее трудным было определение дистанции гонок. Некоторые ратовали за тридцать или сорок километров, другие – за сто или полтораста. Но Скотти Аллен и кое-кто еще были сторонниками подлинных состязаний на выносливость под стать стране и климату – состязаний, на которых наглядно выявились бы все качества и людей и собак. В конце концов это мнение победило. Решили, что гонки будут происходить по маршруту Ном – Кандл – Ном длиной 650 км. Кандл – городок, расположенный у самого полярного круга. Трасса проходила по местности весьма разнообразного характера: прибрежные льды, горы, реки, ледники, тундра, леса, всевозможные труднопреодолимые препятствия вроде известной долины Старой Смерти, зимой утопающей в снегу, а летом – в грязи. Победителем таких состязаний мог стать лишь человек особенный, обладающий собаками, из ряда вон выходящими.
Трудности были настолько велики, что эти гонки делались событием дня. Самое важное, по мнению организаторов, заключалось в том, что и людям и собакам надлежало готовиться долго и серьезно, отчего собачий род в конечном счете мог только выиграть.
Чтобы подогреть интерес к гонкам, решили, что в течение зимы, начиная с октября, будет организовано несколько других на короткие дистанции, а большой пробег по Аляске состоится весной, в первых числах апреля. Такой выбор срока заставлял участников тренироваться в течение всей зимы.
Очень скоро эти гонки стали крупным финансовым предприятием, если учесть общую сумму заключенных пари. В некоторые годы она превышала десять миллионов долларов – долларов 1910 года!
(Ну как? Не плохая сумма да? Прим. автора топа)
В течение всего состязания город не ложился спать. Кафе, рестораны, отели, салуны, всякие злачные места были битком набиты. Всюду были развешаны доски для пари, особенно в Собачьем клубе и торговом центре на Фронт-стрит – Елисейских полях Нома.
Разумеется, в этом краю, ставшем знаменитым благодаря золотой лихорадке, ставки делались и все призы выдавались золотым песком – единственным солидным в те дни мерилом ценностей.
Скотти Аллен, с чьим именем было связано возникновение этих грандиозных гонок, участвовал в них восемь раз, трижды заняв первое место, трижды – второе и дважды – третье.
Он тренировался всю зиму и каждое утро в любую погоду выезжал на собаках. Свою личную тренировку дополнял прыжками через скакалку. В течение недель, предшествовавших гонкам, приучал себя спать как можно меньше, поскольку во время гонок каждый час сна был потерей.
«У меня не было удобств, какими пользуются атлеты на «той стороне» , – говорил Скотти, – ни гимнастического зала, ни душа, ни затейливой диеты... Тем не менее я мало-помалу становился костистым и выносливым, как индеец».
Его собаки проходили такую же суровую тренировку. Их питание было почти научно обосновано, время, затрачиваемое на сон, – под контролем. Лапы были предметом постоянных забот, так как лед мог их поранить. Даже за когтями следили и подрезали их не хуже маникюрши.
За месяц до состязаний режим питания собак изменяли. До этого их кормили тюленьим, моржовым и китовым мясом, а тут начинали давать им «гамбургеры» – добротную смесь из говядины, баранины и яиц. Каждого пса ежедневно взвешивали и тщательно записывали все изменения веса. Взвешивали и пищу: некоторым собакам нужно было есть больше, чем другим. Пища для всей упряжки за три-четыре дня гонок обходилась в 135 долларов!
«Гамбургеры» для кормления во время самих гонок заранее упаковывали и развозили вдоль трассы, чтобы раздавать во время остановок. Все это делалось, разумеется, в строгой тайне, чтобы избежать вмешательства не особенно щепетильных держателей пари.
У каждой собаки упряжь была сделана по мерке; и на каждой части упряжки была обозначена собачья кличка. Чтобы защитить лапы и предохранить их от поранения острыми кромками льдин, для каждого пса сшили фланелевые мокасины. Однажды, когда трасса была особенно плохой, Скотти израсходовал восемь дюжин комплектов собачьей обувки.[/color][/b] Снаряжение собак – участниц гонок включало попонку из заячьих шкурок – защита от пурги и мороза – и кисейную сетку на случай поражения снежной слепотой, а для своего вожака Скотти смастерил даже противосолнечные очки, пригнанные по морде...Как видите, было предусмотрено решительно все, чтобы упряжка могла добиться максимального успеха. Вся эта подготовка велась, повторяю, в строжайшем секрете, ибо у каждого участника был свой метод, свои приемы.
Когда наступали дни гонок, Ном превращался в Рио-де-Жанейро – сущий полярный карнавал! Хоть город засыпан снегом и отрезан от мира льдами Берингова пролива, улицы ярко освещены, по ним дефилируют парадные шествия. Перед лавками водружают флажки, обозначающие цвет каждой упряжки. В салунах гремит музыка, собаки воют. Белые и эскимосы щеголяют в мехах, соперничая друг с другом. Кроме завсегдатаев кабаков появляется немало случайных выпивох с беспрерывными скандалами.
Конечно, в Номе видят лишь старт и финиш гонок. Но возбуждение растет с минуты на минуту благодаря известиям, передаваемым в главную ставку из двадцати шести телефонных пунктов, расположенных вдоль всей трассы. Их данные наносятся на огромную черную доску, перед которой собирается толпа, чтобы быть в курсе дел.
Сразу после старта лихорадка охватывает весь город. Ни одно событие в мире, как бы важно оно ни было, не может соперничать с интересом, вызываемым гонками. Кое-кто из болельщиков даже не умывается и не бреется все четверо суток, в течение которых идет состязание: они боятся отлучиться, так как ежеминутно заключают новые пари. А по окончании гонок эти болельщики выглядят куда более измученными, чем их участники... Гонщики могут ложиться спать, а для тех, кто держал пари, и для всех остальных праздничное торжество только начинается.
Новшество здесь заключалось в том, что об заклад можно было биться до самого последнего момента, а не так, как на лошадиных скачках, когда тотализатор закрывается сразу после старта. В Номе держали пари вплоть до прибытия первой упряжки. Можно было держать пари на то, сколько времени затратит какая-либо упряжка на какой-либо этап; могли быть и всякие другие комбинации. Вот почему заядлые любители пари не решались отлучаться даже на секунду: они рисковали многое потерять. И действительно, нередко за эти четыре дня проигрывались целые состояния.
На гонках 1909 года Скотти Аллен – фаворит, на которого было поставлено сто тысяч долларов,– выступил с двумя упряжками. На первой он ехал сам, а вторую поручил некоему Перси Блэчфорду. У Скотти было восемь собак, у Перси – девять. Нечего и говорить, что все собаки, принадлежавшие Скотти, были хорошо тренированы и трасса была размечена метр за метром.
Для этих-то гонок Скотти и придумал собачьи попонки из заячьих шкурок, изготовил шесть дюжин комплектов собачьей обувки. Нарты были очень легкими и весили лишь около пятнадцати килограммов – на десять килограммов меньше, чем самые легкие нарты соперников. Очень легкой была и упряжь – лишь четыреста граммов на собаку.С самого старта участники состязаний попали в сильную пургу. Скотти был даже рад этому. «Считалось, что мои собаки, отморозившие себе бока на прошлогодних гонках, хуже перенесут пургу, чем маламуты или сибирские лайки. Но я был доволен: необходимо, чтобы с самого старта сомневались в ваших возможностях. Важнее всего хороший финиш!»
Скоро в Номе решили, что Скотти заблудился или ветер смел его упряжку на льды Берингова моря. Въехав в поселок Соломон, в сорока пяти километрах от места старта, Скотти с удовольствием услышал, как перед ним Перси понукает собак. Погода была ужасная; в бушующей мгле гонщики с трудом различали передок нарт. Из толпы, собравшейся на улицах Соломона, неслись советы остановиться и переждать пургу, но Скотти велел Перси ехать дальше, зная по опыту, что столь скверная погода часто бывает лишь на коротком отрезке пути.
Краткая команда обоим вожакам – Киду и Бальди – и обе упряжки скрылись в вихрях снега.

Какая победа!

«Я был счастливейшим из людей. Никогда в жизни не испытывал такого счастья! – рассказывает Скотти. – Теперь я был уверен, что мои псы знают свое дело и сделают его хорошо. Головокружительная скорость! Еще никогда ни одна упряжка не бежала в такую пургу так быстро. Собаки не сбивались с тропы, проложенной ими, когда мы развозили припасы по складам, и мчались словно на пожар, несмотря на порывы ветра, которые унесли бы всякую другую упряжку!
За Соломоном поднялась такая невероятная, неописуемая вьюга, что я не видел передних собак, а порой из глаз скрывался даже передок нарт.
Когда упряжка спустилась с берега, чтобы пересечь залив Топкок-Хилл, пурга перехватила ее и чуть не пригвоздила к откосу. Собаки заскользили по льду, с которого ветром был сметен весь снег. Эскимос, попав в такую передрягу, крикнул бы: «стоп!» – и поискал бы укрытие. Но я предвидел такую ситуацию. Моя обувь была снабжена шипами, позволявшими удерживаться на льду. Я пошел вперед, привязав ремень одним концом к своему поясу сзади, а другим – к средней постромке, между Кидом и Бальди. Перси тоже прикрепил к себе своего вожака, а потом ухватился за задок моих нарт. Определив курс, мы двинулись к другому берегу, который был не далее трехсот метров. По счастливой случайности мы выехали как раз на вешку, отмечавшую почтовую трассу; из-под снега выглядывала лишь ее черная верхушка.
Снова попав на колею, я поехал вперед, а Перси следовал за мною по пятам. Посмотрели бы вы, как мои молодые псы, бежавшие впереди, взбирались по холму Топкок в самый разгар пурги! Чудеса! И хотя путь шел вверх, они мчались так, что я с трудом переводил дух. Собаки были совершенно белыми от снега и льда, но ни на шаг не сбивались с тропы, несмотря на пургу. Я никогда не видел ничего подобного.
Очень довольный, я пробивался таким манером сквозь метель, но вдруг моя упряжка сделала поворот под прямым углом. В снежном вихре я различил возле Бальди какого-то мужчину. Пока я пытался стряхнуть с ресниц облепивший их иней, этот парень схватил Бальди за ошейник и бегом повел всю упряжку в хижину рядом с тропой, а вслед за нами туда ворвалась упряжка Перси, и все сбились в одну кучу. Ну и теснотища! Семнадцать собак, двое нарт и три человека в лачуге, где с трудом уместилась бы ручная тачка!
– Черт вас дери, что это вы делаете? – заревел я, обращаясь к этому типу, из-за которого мы попали сюда. Я его знал – это был некто по прозвищу Кривой.
Он, запинаясь, со смущенным видом пробормотал, что пришел из лесу, с другой стороны холма, подгоняемый пургой, и испугался, что мы не совладаем с такой непогодой... Это была гнусная ложь. Решать, как поступить при подобных обстоятельствах, мог только я. Это была моя забота, мое дело, а не его!
– Вот я и встал на тропе и поджидал вас, чтобы помочь найти убежище! – добавил он.
Роль доброго самаритянина была так хорошо им разыграна, что Перси даже поблагодарил его. Но я отлично знал, что это был агент шайки номских любителей держать пари, шайки, сделавшей крупные ставки на другие упряжки. Я догадался, что эта банда подкупила его, поручив задержать меня во что бы то ни стало. Вот почему я отнюдь не был с ним вежлив, распутывая сбрую своих собак.
– Открой дверь и выпусти нас!
Вместо того чтобы дать нам выйти, он загородил дверь и кинул на меня злобный взгляд. Вероятно, ему щедро заплатили за эту грязную работенку, и у него не было никакого желания потерять свои деньги.
Я размахнулся и щелкнул бичом над спинами собак, не беспокоясь о том, не заденет ли Кривого этот удар.
– Прочь с дороги, негодяй!
В бешенстве я снова щелкнул бичом, и его скво, ставшая было рядом с ним, струсила, а может быть, ей стало стыдно, и она распахнула дверь. Собаки ринулись вперед под завывания бури. Скво шепнула мне: «Нагурук!» (В добрый путь!)
Вырвавшись из западни, я громко окликнул Перси и убедился, что он последовал за мной. Мы вновь помчались сквозь пургу с быстротой пушечных ядер.
Пурга свирепела все пуще и пуще. Я не мог различить колею; более того, не видел ровно ничего. Пришлось целиком довериться Киду и Бальди, которые упрямо рвались вперед. Когда ненадолго прояснялось, я смутно различал во мгле их напрягшиеся фигурки, согнутые спины, низко опущенные головы, крепкие лапы. Крохотные, но смелые огоньки жизни в необъятной пустыне, насквозь продуваемой вьюгой... Исконный волчий инстинкт помогал им отыскивать для меня потерянную колею, а гордость и отвага, таившиеся в собачьей крови, заставляли мчаться сквозь слепящую метель.
Вне себя от радости, я крикнул Перси:
– Нажимай, парень! Все будет хорошо!
– Да уж не отстану! – послышалось в ответ.
Но худшее было впереди: переправа через реки, покрытые неокрепшим льдом; береговой припай – гроза и для людей, и для собак; глубокий снег, в котором упряжки тонут целиком и «гребут», выкарабкиваясь на поверхность; на возвышенностях – ледян

Так вот продолжение моего предыдущего топа:

«Я знал местность на зубок, знал каждый метр трассы. Но в этот момент не было ни трассы, ни местности – лишь чудовищная пурга, образующая из ветра и снега вязкую смесь, которая крутится вихрем, ослепляет, душит. Оба моих компаса были ни к чему: поднеся их к глазам, я не мог разглядеть даже циферблат».
Да, бывают моменты, когда чутье и инстинкт собак значат больше, чем ум и изобретательность людей.
Вдруг упряжка свернула с тропы и понеслась на холм. Перси закричал: «Гиблое дело! Мы сошли с дороги, нас сносит к морю!»
Скотти чувствовал, что нарты поднимаются по склону; появились проплешины, свободные от снега, заструги как лезвия ножей. У него начала сильно мерзнуть одна щека. Брезент, прикрывавший нарты, развязался, хлопал по ветру и мог улететь, но Скотти не решался снять рукавицы, боясь потерять их. Пурга пробралась сквозь щели его одежды, даже там, где их, казалось, совсем не было, и жгла тело, как остриями раскаленных иголок. Затем они полетели вниз; люди, собаки и нарты смешались в одну кучу, зарывшись в глубокий, но рыхлый сугроб. Скотти подумал, что здесь они и застрянут, гонки проиграны бесповоротно, и, не имея понятия, в какую сторону ехать, не решался отдать никаких приказаний; но собаки во главе с Кидом и Бальди гурьбой пустились дальше.
Нарты снова начали подниматься вверх. Перси заорал: «Все пропало!» Но он не понял намерений Кида и Бальди, направившихся по косогору. Ветер стал дуть не в лицо, а сбоку, подхватил нарты и помчал вниз по склону, скорее напоминавшему обрыв.
«Я думал, что падение никогда не прекратится. Собаки катились кубарем, спутав постромки и скуля, а вместе с ними катился и я, вцепившись в задок нарт. С минуты на минуту я ожидал, что они ударятся в скалу и превратятся в кучу щепок. Но вот падение кончилось, мы остановились и опять оказались на дороге!»
Поразительное чутье позволило передним собакам миновать опасную, незамерзшую часть реки и укоротить путь почти на три километра, прямиком по холмам... Ни одному человеку, как бы опытен он ни был, не удалось бы в такую вьюгу проделать это так блестяще.
Двигаясь теперь по глубокому снегу, укрытые лесом от ветра, обе упряжки достигли наконец постоялого двора Чарли. Хозяин его страшно удивился: ведь из Нома сообщили по телефону, что вьюга унесла и Скотти и Перси к морю... Лишь одна упряжка из сибирских лаек удержалась на тропе, но, не устояв перед пургой, повернула обратно, в Топкок. Скотти мог гордиться своими псами: они в труднейших условиях пробежали больше ста километров за восемь часов без перерывов на отдых и еду с небывалой скоростью – четырнадцать километров в час! Благодаря Киду и Бальди Скотти и Перси, единственные из четырнадцати участников, добились таких поразительных результатов.
Они отдыхали у Чарли 5 часов 20 минут и, как только пурга стала утихать, отправились дальше.

В Кандле решили, что Скотти собирается наглядно изобразить басню о зайце и черепахе. Скотти был зайцем, чересчур самоуверенным, а черепаха Терструп медленно, но неуклонно двигалась к победе.
В назначенный час Скотти поднял собак, запряг их и выехал в сопровождении верного Перси. Хорошо отдохнувшие псы очень быстро набрали высокую скорость, с тем же упрямством преодолевая и при обратном рейсе все препятствия: трещины, глубокий снег, лед, пургу; ничто не мешало им бежать. На середине дороги они нагнали упряжку лаек. Скотти оказался умнее: Терструп и его собаки переутомились, недостаточный отдых давал себя знать.[b][color=red]Через 82 часа 2 минуты 24 секунды после старта Скотти первым достиг Нома под общие овации; за ним следовал Перси.Они заняли первое и второе места и выиграли десять тысяч долларов золотыми двадцатидолларовыми монетами, два кубка и золотые часы.
Терструп приехал лишь на следующее утро... Вот что пишет об этом Скотти Аллен:
«Когда я сравнил маленькую кучку людей, ожидавших Терструпа, со вчерашней толпой (которая встречала Скотти и носила его на руках), то вся обуревавшая меня радость от победы на гонках испарилась. Передо мной был человек, которому пришлось много хуже, чем мне: он провел в дороге на семь часов больше, практически без еды и без надежды на победу. Не будь у него железного характера, он никогда не закончил бы гонки».

Примечание автора топа: Вот как надо Дружить! Как Аллен Скотти и Перси!!! И ВОТ ПОЧЕМУ ОТЕЦ ИРВИСА НОРДА НОСИТ ЭТО ИМЯ!

6. Еще несколько гонок

Большие гонки 1911 года через Аляску

На этот раз победа далась Скотти Аллену относительно легко. Но в 1911 году было иначе. По его собственному признанию, те гонки оказались самыми трудными как физически, так и морально в его жизни.
Состязание «через всю Аляску», как его называли, стало известно всей Америке. И снова Ном превратился в дом буйных сумасшедших.
Для участия записалось шесть упряжек: Скотти Аллена, разумеется, Джона Джонсона (побившего рекорд скорости на прошлогодних гонках), Фэя Делезена, Кока Хилла, Чарли Джонсона и Тедди Исто.
Собаки были все как на подбор, с внушительной родословной: три упряжки сибирских, чистопородных и три местных, аляскинских.Имея таких опасных соперников, Скотти углубился в расчеты, ибо победа зависела от количества минут, какое можно было выиграть для отдыха или для дороги.
В Топкоке он изучил, за какое время его конкуренты покрыли расстояние от Нома до Соломона (около сорока пяти километров) сквозь пургу, вихри снега, по льду и предательским наледям. У Скотти ушло 3 часа 15 минут, у Джона Джонсона – 3 часа 30 минут, у Делезена – 4 часа 7 минут, у Хилла – ровно 4 часа, у Чарли Джонсона – 3 часа 58 минут, у Исто – 3 часа 38 минут.
Скотти был удивлен медлительностью Хилла и Делезена. «Я не понимал, что с ними? Думал, что они вот-вот оторвутся от прочих. Поэтому меня не поразило, когда в пункте Хэвен я увидел Хилла, который, после того как засекли его время, тотчас же отправился в Кандл. Но представьте себе мое удивление, когда я узнал, сколько Хилл затратил на перегон Телефон – Хэвен; он на 25 минут побил мой рекорд на самом трудном участке трассы: наледи, подъем на ледник «Горб», потом Долина смерти...»
Скотти чуть не дал себя перехитрить. Лишь взвесив все сроки, убедившись в том, что все его расчеты правильны, он не поддался панике – пропустил Хилла вперед и заставил себя дать собакам отдых, в котором они нуждались.
В Кандле Хилл опережал Скотти на четыре часа. Скотти прибыл туда предпоследним. Здесь он повернул обратно; за ним ехал только Фэй Делезен.
«Я предпочел бы видеть его впереди. Фэй – один из лучших, его упряжка превосходна, и он вел гонку в правильном, продуманном, рассчитанном темпе».
Вот данные об этой первой половине гонок, обозначенные в полночь 10 апреля 1911 года на большой доске в Номе:
«Из Кандла сообщают: Скотти Аллен – три собаки по приезде отвязаны. Две в плохом состоянии, одна в очень плохом.
Джон Джонсон в хорошем состоянии. Одну собаку привез на нартах. Три остальные довольно утомлены на вид.
Фэй Делезен – собаки на своих местах. Состояние упряжки лучше, чем у других. Ни одной раненой, все резвы и держатся на ногах. Гонщик, видимо, в хорошей форме.
Кок Хилл – все собаки в постромках, кроме одной, чуть-чуть нездоровой, вторая утомлена. Остальные в хорошем состоянии.
Чарли Джонсон – по приезде одна раненая собака на нартах, прочие в порядке.
Септ Кримминс (каюр – Тедди Исто) – одна собака на нартах с отмороженными лапами; это произошло при переправе через речку. Остальные собаки в норме».
Жители Нома толпились перед этими сообщениями, прикидывали, каковы шансы соперников, жестоко спорили и часто меняли ставки.
В двухстах километрах от Нома Скотти опередил упряжку Исто. Еще через тридцать километров, у Бостонского ручья, он нагнал Хилла, остановившегося, чтобы дать собакам передохнуть. Хилл подошел к трассе, когда Скотти проезжал мимо, но не для того, чтобы пожелать успеха, а чтобы посмотреть, в каком состоянии упряжка Скотти. Хилл отдыхал уже два часа. Еще через три километра Скотти поравнялся с обоими Джонсонами. Они выглядели утомленными, и он без труда обогнал их. Проехав еще восемь километров, Скотти остановил упряжку перед заброшенной хижиной, куда завез продукты и где имелся телефонный аппарат. Не теряя ни минуты, он накормил собак, дал им возможность отдохнуть, а сам вновь занялся расчетами.
Скотти решил дать собакам поспать пять часов, а затем закончить гонки, не делая перерывов на отдых и еду. Ему казалось, что бороться придется с Хиллом, чья упряжка резва и на нескольких этапах превзошла его в скорости.
Лишь только он покинул хижину и вновь пустился по замерзшей реке, как услыхал крики Хилла, понукавшего собак позади него.
«Я не терял ни секунды. Он был сзади, на излучине. Я выпряг двух псов помоложе и привязал их к задку нарт. Мой вожак Ириш был приучен бежать во главе упряжки на подъемах и в трудных местах, а на спусках выскальзывать из сбруи и прыгать на нарты, чтобы сохранить силы как можно дольше.
Когда Хилл нагнал меня, я притворился, будто толкаю нарты сзади; на самом деле я их придерживал.
– Это ты, Скотти? – спросил Хилл.
– Это я. Как дела, Кок?
– Могли бы быть получше. А у тебя?
– Тоже идут неважно. Собаки устали, я тоже. Занимай колею.
– Нет, поезжай впереди. Доедешь быстрее меня!
– Не думаю.
Через несколько минут Хилл промолвил:
– Ну что же, Скотти, я, пожалуй, займу колею. Полагаю, что смогу ехать быстрее.
– Еще бы, Кок! Разумеется!
– Сожалею, что ты в неважном состоянии, Скотти. Валяй, старина, не унывай!
– Не беспокойся, доеду как-нибудь. До свидания, Кок, счастливого пути!
– До свидания, Скотти! Увидимся в Номе. Нельзя, чтобы сибирячки выиграли. Постараюсь их догнать. Пока!»
В Каунсиле, расположенном на двадцать восемь километров дальше, Хилл опережал Скотти на тридцать семь минут; в Тимбере, еще через двадцать четыре километра, – на сорок четыре минуты. Если учесть, что один выехал на полчаса раньше другого, то Скотти нужно было на последних ста километрах наверстать целый час и сорок минут.
Его друзья и те, кто на него ставил, были в полном смятении. Их охватила паника, тем более что Фэй Делезен прибыл в Тимбер по пятам за Скотти, между тем как предыдущей ночью отставал от него на три часа.
Начиная от Тимбера, на протяжении двадцати четырех километров шел спуск, во время которого Ириш мог восседать на нартах как паша и беречь силы для финального рывка.
В Топкоке Скотти уже отыгрывал у Хилла тридцать две минуты на последних двадцати пяти километрах. Двойные рационы и отдых, предоставленный собакам, оправдали себя. Перед ним виднелись упряжки Хилла и Чарли Джонсона, с трудом взбиравшиеся по склону холма.
У подножия этого холма Скотти запряг Ириша в голове, перед Бальди и Пристом. Чтобы облегчить собак, он бежал рядом с ними по склону километра три; но не успел задок нарт перевалить через гребень, как Скотти вскочил на их полозья.
В сугробе он увидел одну из рукавиц Джонсона, сорванную ветром. Он остановил нарты, поднял рукавицу и, обгоняя Джонсона, бросил ее гонщику. В благодарность – угрюмое ворчание.
Затем настал черед Хилла.
«Кок – хороший парень и все гонки провел отлично. Я предпочел бы сделать все, что угодно, лишь бы не обгонять его. Но это пришлось сделать, чтобы выиграть состязание. Если бы он, обернувшись, огрел Ириша бичом или обругал меня на ходу, мне было бы легче... Обгоняя, я спросил Хилла, как дела. Он оставил вопрос без ответа. Потом я подумал, что при таких обстоятельствах это был глупейший из всех вопросов, какие можно было задать».
Скотти выиграл эти состязания, пройдя 656 километров за 80 часов 45 минут 49, 5 секунды, опередив Кока Хилла на два часа, Чарли Джонсона – на три, Фэя Делезена на целых пять часов. Что касается Джона Джонсона, он остался в Сэфети из-за снежной слепоты.

Большие гонки 1910 года через Аляску

Не все гонки по Аляске были выиграны Скотти Алленом. На такой длинной дистанции обычно при чрезвычайно тяжелых метеорологических условиях и люди и собаки рискуют жизнью, и удача не всегда оказывается на стороне того, кто подготовлен лучше всех.
Во время гонок 1910 года Скотти действительно чуть не сломал себе шею из-за несчастного случая.
Эти гонки выиграл Джон Джонсон со временем 74 часа 14 минут 37 секунд – рекорд состязания. Вторым был Фокс Рамсей (76 часов 19 минут 19 секунд). Скотти пришел третьим, за 76 часов 33 минуты 27 секунд, отстав больше чем на два часа от занявшего первое место.
В старте участвовало тринадцать соперников с отличными упряжками. Как всегда, царила лихорадка, пари заключались на значительные суммы. Погода была ясная, стоял мороз, ехали быстро.
Скотти вел упряжку из десяти собак, самых резвых, какие у него когда-нибудь были. Дистанцию Ном – Кандл, около 335 километров, он прошел за 19 часов 46 минут, то есть с необычайной скоростью – около семнадцати километров в час.
Скотти стал суперфаворитом. Он чувствовал себя в форме. Будучи далеко впереди, смог отдохнуть в Кандле больше, чем остальные. Обратный путь обещал стать простой прогулкой, казалось, дело было в шляпе.
С вершины высокого холма, где дул сильный ветер, он выехал на карниз, образовавшийся в течение зимы из наметенного буранами снега; на этом участке таких карнизов было много. Вдруг его собаки заметили, что упряжка Фокса Рамсея перевалила через гребень, и рванулись как бешеные. Не успел Скотти шевельнуть пальцем, как произошла драма: карниз рухнул. И гонщик, и собаки, и нарты полетели вниз с высоты более пятидесяти метров, катясь кувырком. Они должны были разбиться в лепешку на дне оврага.
Однако, когда Скотти, наполовину оглушенный, пришел в себя, он констатировал, что цел – невероятное везение! – и ничего у него не сломано. Кое-как он поднялся и занялся собаками. Пять псов было невредимо, два совсем плохи и, видимо, должны были закончить пробег, лежа на нартах; да и три остальных тоже нуждались в лечении.
Хотя Скотти был изрядно помят, весь в ссадинах и синяках, ему ценой невероятных усилий удалось втащить нарты на лыжню. Он запряг пять здоровых собак, положил двух раненых на нарты. Прочие могли бежать сами, хромая, и Скотти предоставил им свободу следовать за нартами. Сам он с трудом шевелил плечом, и голова у него страшно болела. Решив, что в сущности отделался легко, он погнал собак по лыжне.
Но еще до приезда в Топкок Скотти почувствовал, что продрог до костей, ведь при падении его одежда порвалась. Начали мерзнуть ноги; в таких условиях продолжать гонки было невозможно, и он зашел в первое попавшееся иглу. Там на скамейке сидели старые эскимос и эскимоска.
– Мокасины! – крикнул Скотти. – Пару мокасин! Эскимосы безучастно смотрели на него, не двигаясь с места.
Видя, что словами ничего не добьешься, Скотти (его глаза успели привыкнуть к полумраку, царившему в иглу) стал сам искать обувь, но ничего не нашел.
Наконец старуха как будто проснулась. Поднявшись, подошла к нему и уставилась в упор.
– Твоя – Скотти?
– Да, да! – ответил он нетерпеливо.
– Твоя голодный?
– Нет! Ноги мерзнут. Моя хотеть муклуки!
– Плохо, шибко плохо. Нету муклуки.
– Это твой муж?
– Да. Но лишние муклуки нету.
– Твоя брать пять долларов. Моя брать муклуки (мокасины) твоего мужа. Через два месяца моя вернуть муклуки. Ладно?
Услыхав это, мужчина, протестуя, поджал ноги, обутые в муклуки. Но Скотти сунул в руку его жены пятидолларовую кредитку. Они поладили. Когда женщина стаскивала с мужа обувь, Скотти держал старика за руки, чтобы помешать его сопротивлению. Поспешно напялив мокасины, он под брань и проклятия хозяина кинулся к выходу, но старуха удержала его за руку.
– Моя давать парка. Шибко холодно. Твоя замерзать, Скотти! – Сняв с себя парку, она протянула ее гонщику. Выйдя из иглу, Скотти сразу привлек внимание эскимосов, сбежавшихся на него поглазеть. Мужчина в женской парке – комичнейшее зрелище!
К двум часам ночи у Скотти стали появляться галлюцинации. Все тело у него страшно болело и ныло. Ему казалось, что лыжня ведет спиралью прямо на небо. Он постарался взять себя в руки и смотреть не по сторонам, а только на трассу. Но несколько раз ему пришлось останавливаться и закрывать глаза, чтобы избавиться от видений.
На постоялом дворе Тимбер он как следует подкрепился, накормил собак и внимательно их осмотрел, а через два часа тронулся в дальнейший путь. О происшедшем с ним несчастном случае уже знали в Номе, и шансы его стали котироваться ниже. Стало известно, что выиграть гонки он уже не может и, без сомнения, даже не будет в состоянии их закончить.
В восемь часов утра, измученный донельзя, он чуть не спасовал в ста километрах от финиша. Но большой выигрыш во времени, накопленный в первой половине гонок, еще оставлял ему надежду быть в числе претендентов на три призовых места.
За тридцать километров до финиша глубокой ночью он вдруг заметил перед собой огонек и подумал, что какой-то приятель спешит ему на помощь. Но ведь это запрещалось правилами гонок! Скотти сердито велел ему убраться прочь с дороги, но огонек продолжал мерцать перед ним до самого контрольного пункта на мысе Ном, где Скотти врезался в толпу, ругая оболтуса, из-за которого его могли дисквалифицировать.
Один знакомый подошел и спросил, кого это он так отчитывает.
– Перед тобой никого нет! Тебе померещилось. Держись и заканчивай гонку! Ведь твои дела не так уж плохи, можешь рассчитывать на второй приз!
Эта новость подстегнула Скотти как бичом, ведь он думал, что занимает место в хвосте!
После мыса Ном перед Скотти вновь замаячил огонек. Видимо, он был совсем измотан, раз у него появилась такая галлюцинация. Лишь в пяти или шести километрах от финиша, в форте Дэвис, огонек исчез, но, по словам Скотти, на этом последнем отрезке пути он был почти без сознания. И все-таки пересек финишную черту с пятью здоровыми собаками, двумя на нартах и тремя привязанными к нартам, что вполне соответствовало правилам. Скотти совершенно не помнил, когда и где он привязал трех поранившихся собак, которые большую часть пути бежали рядом с нартами.
Он пожелал сам позаботиться о своих псах, категорически отказавшись поручить это кому-нибудь другому, и проделал все, что в этом случае полагалось.
Поспав четыре часа, Скотти вскочил и стал одеваться с целью продолжать гонки, сразу не сообразив, что уже прибыл в Ном. И в течение нескольких часов он не верил, что с его собаками произошла катастрофа, и думал, что ему рассказывают небылицу.

Бальди из Нома

Ежегодно на Аляске устраивали и другие гонки, на гораздо более короткие дистанции. Так, гонки «Соломондерби» происходили по маршруту Ном – Соломон – Ном протяженностью всего 105 километров. Это расстояние в конце зимы пробегали меньше чем за шесть часов. Скотти считал это состязание лишь тренировкой перед большими гонками. В 1910 году он выступил на нем со своей упряжкой, самой резвой из всех, какие у него когда-либо бывали, с двумя замечательными вожаками – Кидом и Бальди. При одной из пробежек Скотти уложился в пять с половиной часов.
Кид был замечательной собакой, помесью маламута и сеттера; в нем сочетались физические и психические достоинства обеих этих пород. Ему было два с половиной года, и Скотти считал его одной из лучших ездовых собак во всем мире.
Как-то утром он нашел Кида мертвым в конуре: пес висел в петле на перекладине. Как это произошло, не известно. По общему мнению, злодеяние совершил один из соперников.
Известие о происшедшем распространилось с быстротой молнии. До этого никто не решался ставить пари против Скотти и его упряжки. Он считался фаворитом из фаворитов, и его участие сулило верный выигрыш. Но как только узнали о гибели Кида, болельщики начали ставить против Скотти. Ставки доходили до двух к одному.
Теперь Скотти мог рассчитывать лишь на Бальди, но тот, к несчастью, никогда не был единоличным вожаком и очень нервничал. Его пугала толпа на старте. Вообще он боялся громкой музыки, выстрелов, шума. Бальди был чувствителен, как оперная примадонна.
По жеребьевке Скотти вытянул первый номер, самый плохой, ибо у того, кто едет первым, нет никого впереди, чтобы возбудить у собак желание догнать. Бальди так нервничал, что рванулся вперед на десятую долю секунды раньше сигнального выстрела. Однако старт все же засчитали.
Проехав сорок километров, Скотти услышал, что один из полозьев трещит. Он перегнулся с нарт посмотреть, в чем дело, и очутился в сугробе. Когда он очнулся, Бальди облизывал его лицо, по которому струилась кровь. Оказывается, нагнувшись, Скотти ударился об одну из железных вешек, расставленных вдоль трассы. Капюшон парки и ее мех смягчили удар, но железо распороло одежду, сильно оцарапало щеку и поранило голову. Если бы обморок продолжался дольше, если бы Бальди не помог ему прийти в себя, Скотти наверняка замерз бы.
Умный Бальди заметил, что нарты стали легче, когда хозяин упал с них. Он повернул упряжку назад, чтобы подъехать к Скотти, распростертому в снегу, стал лизать и согревать его... Для ездовой собаки поведение необычайное, быть может единственное в своем роде.
Скотти, почти без сознания, сильно пораненный, кое-как добрался до нарт, с трудом вскарабкался на них и уцепился за стойки. Бальди, видя, что хозяин держится крепко, тронулся в путь быстрым аллюром.
Увидев радиовышку Сэфети, Скотти вынул из кармана путевой лист и убедился, что на нем нет отметок. Значит, он не проезжал через Соломон. Бальди изменил направление и вез его опять в Ном... Скотти остановил упряжку и повернул обратно. Ему было настолько не по себе, что большую часть пути он сидел на нартах. Его белая парка вся была покрыта замерзшей кровью.
В Соломоне приезд Скотти произвел сенсацию. Все собрались вокруг нарт. Хотели его перевязать, но он отказался: замерзшая кровь вполне заменяла повязку. Скотти потерял не так-то много времени, и у него еще были шансы одержать победу.
На мысе Ном, в двадцати пяти километрах от финиша, ему повстречался врач, посланный властями Нома, предупрежденными из Соломона.
– Привет, доктор! – крикнул Скотти, проезжая мимо. – Увидимся в Номе!
Конечно, Скотти получил первый приз, к большой радости оставшихся ему верными держателей пари. Бесспорно, этим он обязан Бальди, удостоенному нашивками вожака первого ранга, несмотря на то что Бальди тогда только начинал свою легендарную карьеру; на Аляске пес скоро стал известен под кличкой Бальди из Нома.
Действительно, Бальди из Нома был необыкновенным псом. Он доказывал это много раз, но особенно ярко в тот день, когда Скотти во время поездки заметил, что Бальди почти не в состоянии бежать. Его тело утратило гибкость из-за длительного напряжения в сильный мороз и метель. Было очевидно, что у него сильно болят все мышцы. На очередном привале Бальди запихнули в спальный мешок, чтобы он не мерз, когда его повезут на нартах. Но, увидев, что на его место во главе упряжки ставят другого пса, Бальди вырвался из спального мешка, соскочил с нарт и в таком виде, прихрамывая, занял свое место. Затем он сделал попытку заставить других собак бежать, но безрезультатно, так как они привыкли следовать за ним, только когда он был запряжен. Скотти, огорченный всем этим, но вместе с тем восхищенный мужеством своего пса, вернул его на место вожака. Бальди тронулся с места, сначала медленно, огромным усилием воли переставляя наполовину парализованные лапы. Затем его бег ускорился, силы стали нарастать, мышцы разогрелись, и он снова помог хозяину победить.
Бальди сделался знаменитостью, национальным героем. В награду Скотти дал ему свободу, т.е. позволил сопровождать себя в городе. Поклонники и поклонницы Бальди пылали таким энтузиазмом, что при встрече с ним каждый пытался отрезать на память прядь его шерсти; не мудрено, что вскоре он принял довольно печальный вид: точь-в-точь плешивая собака!
Однажды Скотти даже взял его на сессию законодательного собрания Аляски, но Бальди, который терпеть не мог толпы, удрал и пропадал трое суток. Скотти подобрал для него подругу – маламутку по кличке Ласка.Она, наоборот, очень любила, когда на улицах Нома ею восхищались. Чтобы победить неприязнь Бальди к многолюдству, она брала в зубы его поводок и выводила на прогулку под умиленные взоры всех жителей.
Депутаты от Аляски даже подарили знаменитому псу золотой ошейник, на котором было выгравировано: «От Ласки – Бальди».
Когда знакомишься с биографией Скотти Аллена, больше всего поражает обилие перебывавших у него «из ряда вон выходящих» собак. Это лишний раз доказывает, что ценность собаки часто, если не всегда, зависит от ее хозяина, от полученных ею воспитания и дрессировки, иными словами – от среды (ведь точно так обстоит дело и с людьми).
Одну из этих несравненных собак звали Дубби (мы уже упоминали о ней). Она тоже прославилась настолько, что Альберт Финк (юрист, составивший правила «Большой гонки через Аляску»), встречая ее на улицах Нома, снимал перед нею шляпу!
Дубби, как и Бальди, пользовалась полной свободой и могла гулять, где хотела. Во время поездки на нартах она бежала впереди собак, чтобы увлекать их за собой и отыскивать путь, если в этом встречалась надобность. Она бесподобно умела находить тропу, даже если последняя была покрыта слоем снега. Однажды Скотти со своей упряжкой во главе с Дубби был застигнут пургой в 150 километрах к северу от Нома и искал хижину, где можно было бы укрыться от непогоды и где, как он знал, имелись съестные припасы и дрова.
Бушующая стихия заставила его сделать привал и дать собакам возможность спрятаться в снежных норах. Вьюга могла длиться несколько недель, а продуктов хватило бы лишь на два дня. Этот срок удалось растянуть до пяти дней. Так как пурга не утихала, а дальше ждать было невозможно, он решил вновь пуститься на поиски хижины. Не оставалось ни грамма пищи ни для себя, ни для собак, а мысль о том, что можно принести одну из них в жертву и накормить остальных, у него не возникала. Оставался единственный выход – как можно скорее найти ту хижину.
Дубби, будучи, как обычно, на свободе, бежала перед упряжкой. Заметив на горизонте огонек, Скотти велел ей свернуть в эту сторону, но она заупрямилась и продолжала бежать в избранном ею направлении. Приказания, проклятия, ругань – ничто не помогало. Скотти был в бешенстве, ведь в этой отчаянной ситуации мелькнувший огонек казался единственным якорем спасения.
После долгого бега упряжка, которую вела Дубби, остановилась, и собаки принялись лихорадочно рыться в снегу. Скотти подошел, по-прежнему сердясь на них, но заинтересованный их поведением. Вдруг Дубби исчезла в прорытой ею норе. Это оказался туннель, ведший к хижине, совершенно погребенной под снегом.Что касается огонька, это, как Скотти потом легко догадался, была звезда, очень низко стоявшая над горизонтом и замеченная им в минуту затишья. Так Дубби еще раз проявила поразительный инстинкт, единственный в своем роде.
Все аляскинские старожилы и даже индейцы знали Дубби. Когда Скотти удалился от дел, он взял ее к себе домой. Его дети приучили ее охранять котенка по кличке Техас. Когда Дубби выходила с ним на улицы Нома, ни одна собака не осмеливалась на враждебный выпад против котенка.
Когда Дубби умерла, известие об этом появилось в самых крупных американских газетах под заголовком: «Кончина величайшей аляскинской собаки».
Именно благодаря Скотти Аллену и его легендарным собакам «Большие гонки через Аляску» до сих пор пользуются в США известностью. Это состязание способствовало тому, что в Америке узнали об арктических собаках, стали изучать и улучшать их породы.

Но не только улучшать…

Продолжение в следующем топе:

Насчёт веса ничего не могу сказать, т.к. никогда не взвешивала груз. Я только знаю, Ёлка нашу трассу (2 км ) проходит с колесом от "уазика" и не особенно устаёт. С удовольствием бы проходили и больше, но где найти такую трассу? К тому же кто б меня отпустил... А родителей я с трудом и туда вытаскиваю... Так что конкретные цифры ждём от тех, кто проходил такие расстояния с грузом известного веса.

Только нужно такой груз, чтобы пройти могли только хорошо натренированные стандартные собаки. А то на выставках например только собака, совершенно непохожая на маламута, не получит титула чемпион России.

Исключить жульничество... Ну, во-первых, обязательная проверка клейма/чипа перед и после старта. Во-вторых, поставить наблюдателей на трассе (участники не должны знать, где). Больше в голову ничего не приходит.

Что тащить - можно то же колесо. Тут просто - вес груза-то менять не надо.

Не совсем. Раньше у меня Ёлка замечательно тянула колесо вслед за мной, но если никого впереди не было, то она не шла. Теперь такой проблемы нет, даже наоборот А научить тянуть можно кого угодно, просто не все это хотят делать...

Собака должна также легко переносить смену хозяина/каюра. Если основное испытание будет проходить с собакой посторонний человек, то, соответственно, это и будет проверкой характера собаки. Или ввести дополнительное испытание - буквально 5-10 км (способ прохождения не важен), но с чужим человеком.

Доброжелательное отношение... Думаю, просто общение собаки с чужими людьми и собаками, но люди при этом могут совершать резкие движения, кричать и т. д.

P.S. А бегать мы всё равно будем, хуже нам от этого не будет

Вес, т.е. нагрузка на песу - это очень важный параметр... И вот почему. Роберт Золлер считал, что Артур Уолден был прав, рассчитав среднестатистическую нагрузку на одного песу - около 50 кг. Но есть одно но... Эта нагрузка - обобщенная и расчитана на упряжку от 6 до 10 песов... Т.е. полезный перевозимый вес нарт или там грузового карта соответственно - 300 и 500 кг. с этим весом песы должны идти столько, сколько хватает сил вообще...
Примером и доказательством именно этой нагрузки служит положительный пример и самое главное самые экстремальные примеры вот этих экспедиций:

Уолли Херберт, майор Кен Хеджес, Аллан Джилл и Рой Кёрнер из британской трансарктической экспедиции первыми в мире пересекли Ледовитый океан на собачьих упряжках при поддержке с воздуха. Они стартовали с мыса Барроу на Аляске 21.02.1968, достигли Северного полюса 5.04.1969 и высадились на одном из семи островов к северу от Северо-Восточной Земли (Шпицберген) 29.05.1969.
Оно продолжалось около 500 дней. 6000 километров пути проделали пешком по плавучим льдам отважные полярники.

Экспедиция Уилла Стигера, состоявшаяся в 1989-1990 годах стала первым в истории пересечением Антарктиды по наиболее протяженному маршруту длиной 6,500 км. Шестеро участников из шести стран - Великобритании, США, Франции, Советского Союза, Китая и Японии преодолели маршрут, двигаясь на лыжах и собачьих упряжках за 221 день.
Годом ранее в 1988 году в составе этой же международной экспедиции В.Боярский пересек на лыжах Гренландию с юга на Север, преодолев свыше 2000 км. за 65 дней.
( Это была прелюдия Уилла Стигера к экспедиции в Антарктиду... Прим.)
Роберт Золлер очень высоко оценил именно эту экспедицию отмечая - что Уилл Стигер доказал на практике какую функциональность и нагрузку должны нести эскимосские песы, а именно 50 кг. За эту же нагрузку был и отец заводской породы - Артур Уолден. Эту же нагрузку тянут гренландцы, хотя гренландцы несколько меньше Аляскинских Маламутов. Он отмечал, что враги функциональности и нагрузки неоправданно вводили уменьшение роста Аляскинских Маламутов... А знаете почему? Правильно! Этот стандарт легче выставлять на выставках - это раз. Второе - меньше рост - меньше нагрузка, а следовательно при одной и той - же нагрузки меняется общее количество песов, т.е. больше нагрузка на пес - их меньше, меньше нагрузка на пес - их больше... Понимаете о чем я говорю? Правильно! Об общем количестве песов необходимом для перевозки грузов... Не в масштабе упряжки, а в масштабе там питомника и вообще общего количества песов в породе... Это бизнес потом уже стал - больше щенков - больше денег ... Это очень важный экономический критерий породы!!!И самое противное - вообще не нагрузка, т.е. потеря ездовых и рабочих качеств.
Вот как отмечал силу песов в этой экспедиции Виктор Боярский:
"Когда мы, шесть здоровых мужчин, четверо впереди и двое сзади, толкали по снегу нарты, на которых лежало всего-то пять ящиков с собачьим кормом, мы еще раз осознали, какая сила и выносливость у наших собак, которые тянут изо дня в день, пожалуй, вдвое больший груз..."
Вы не все знаете, какой гордостью и уважением наполняется твое сердце, когда ты тащишь 40 кг. рюкзак за плечами, потом садишься на велосипед груженный еще 20 кг.... позади 95 км. пути включая суточный переход под дождем и Ирвис после этого прошел средней рысью еще 35 км... причем шел уже по мокрому асфальту...
Где - то тянул, где-то шел просто рысью рядом, но бежал и не останавливался...
А те песы что идут в Арктике, вообще не оценимые Друзья... Просто не оценимые...

Об этих и других экспедициях я еще расскажу в разделе форума об экспедициях ... и проведу конечно анализ собаководства в каждой из них...

Но в нашем случае - это дневной или одиночный переход, достигающий 30 км. Я среднестатистически уже вычислил эту дистанцию занимаясь с Ирвисом... Почему же именно такая нагрузка? Именно с такой нагрузкой среднестатистический пес может идти сколько угодно... и проходить полностью дневной и одиночный переход с отдыхом до 6-ти или 8-ми часов (время сна для отдыха человека)....

Продолжение анализа:

Я не зря обратился к Полю Эмилю Виктору.
Во – первых – он известный французский Полярник прошедший всю Гренландию с инуитскими собачками.
Во-вторых зная подвиги Полярных Псов – он отдал им свою честь в своей книге.
В-третьих, и нам это очень важно – он исторически очень живо описал накал тех страстей на примере легендарного машера Скотти Аллена, который присутствовал на Аляске в период начала гонок на собачьих упряжках.
Читая Поля Эмиля Виктора мы как бы проходим небольшой исторический этап и что - же? Мы по сути возвращаемся к тому времени….В судьбу Аллена Скотти вписана все та же пресловутая «Компания Гудзонова залива», распространившая к тому времени свое влияние практически на все арктическое побережье Северо-Американского континента, включая и Аляску…

Туара писала об отсутствие национального клуба породы и что-же... Смотрим:

"В Номе в 1908 году был создан первый Собачий Клуб. Возвращаясь к тексту снова читаем: «Так был основан в Номе Собачий клуб, ставший центром, где определялась породистость и ценность ездовых собак Аляски.
Поскольку в Номе жил юрист Альберт Финк, знавший толк в собаках, то ему поручили разработать устав клуба. Этот устав горячо обсуждался на оживленных собраниях. Ведь дело шло не только о том, чтобы создать клуб любителей псов (его уже давно заменяли салуны Нома), но прежде всего о том, как организовать гонки ездовых собак.

Сергей и все мы вместе представляем какие-же испытания должны быть и что-же... Смотрим:

"Правила гонок сформулировали быстро. Во-первых, все желавшие участвовать должны были быть членами Собачьего клуба; благодаря этому они все будут известны друг другу, а участие всяких жуликов и плутов исключалось. Каждая собака перед гонками должна быть зарегистрирована в клубе; условились, что во время состязаний гонщик может запрягать сколько угодно собак. Однако специальный пункт предусматривал, что гонщик может выиграть состязание лишь в том случае, если финиша достигали (живыми или мертвыми) все его собаки, участвовавшие в старте. Этот пункт имел целью помешать гонщику бросить в дороге утомленного или раненого пса. Решили также, что каждая собака будет помечена краской и носить цвет, выбранный владельцем. Всякая упряжка, воспользовавшаяся подмогой при следовании по трассе, будет дисквалифицирована. Таким образом, исключались и жестокость и махинации.
Наиболее трудным было определение дистанции гонок. Некоторые ратовали за тридцать или сорок километров, другие – за сто или полтораста. Но Скотти Аллен и кое-кто еще были сторонниками подлинных состязаний на выносливость под стать стране и климату – состязаний, на которых наглядно выявились бы все качества и людей и собак. В конце концов это мнение победило. Решили, что гонки будут происходить по маршруту Ном – Кандл – Ном длиной 650 км. Кандл – городок, расположенный у самого полярного круга. Трасса проходила по местности весьма разнообразного характера: прибрежные льды, горы, реки, ледники, тундра, леса, всевозможные труднопреодолимые препятствия вроде известной долины Старой Смерти, зимой утопающей в снегу, а летом – в грязи. Победителем таких состязаний мог стать лишь человек особенный, обладающий собаками, из ряда вон выходящими.»

Т.е. я хочу подчеркнуть: Собачий Клуб был создан не для проведения выставок, а для проведения настоящих испытаний и определения породистости и ценности ездовых собак Аляски. А что это значит? Правильно! Проверки их рабочих качеств с одной стороны и финансовый интерес к этому – с другой стороны!
Что было главным стимулом в этом? Я не думаю, что собачки – тогда об их поголовье и истинности рабочих качеств, кроме скорости и выносливости даже не задумывались – главным было поставить ставку и выиграть ее с использованием собачек…
Все тот-же пресловутый финансовый интерес...
И что-же? Какие собачки участвовали в гонках и между кем были основные соревнования? Правильно! Между коренными инуитскими песами Аляски – Маламутами, и ездовыми – «Сибиряками» как их звали, вывезенными с Колымы и Чукотки… На примере Аллена Скотти – он ездил на Маламутах и их помесях… Считается, что Сибирская хаска – потомок Чукотской ездовой… И правильно и нет… не только… Но и кого? Правильно – коренных собачек Аляски – а кто были коренными собачками Аляски? Правильно – Маламуты! Вот вам и ответ, почему Хаски -являются эволюционно поздними братишками и сестричками Маламутов и почему они так поведенчески и фенотипно похожи, рост меньше да, но все остальное – да же очень … Не будем забывать, что Аляску и район Коцебу открыли Русские мореплаватели, а именно район Коцебу и населенный пункт, что вы видите на нашем сайте в каталоге статей носит свое название в честь российского мореплавателя Отто Евстафьевича Коцебу, который 1 августа 1815 года на корабле «Рюрик» вошел в этот залив. Район Коцебу – это тундровый район, и инуиты, жили и продолжают жить, в этих тундровых и самых северных и полярных районах Земли. Мы знаем, что линии песов Коцебу – текут в наших питомцах и в частности Ирвиса Норда. Но также мы должны понимать, что первыми были не те, кто большими последними партиями завез на Аляску Чукотскую ездовую перед экспедицией Амундсена, а те кто основал Русскую Америку на Аляске… а это почти за 150 лет раньше… Вот сибиряки и пошли с Русской Америки, а вообще и раньше…

Но мы задались вопросом, какие - же ставки ставились и выяснили – до 10 млн. долларов!!! Сам Поль подчеркивает – долларов 1910 года! Сколько выиграл Аллен с Перси в гонках 1909 года? Правильно – 10 000 долларов США, два кубка и золотые часы! А ставка на него, как фаворита равнялась в этой гонке 100 000 долларов США! Не плохой катализатор, не так ли? Если я не ошибаюсь, средний недельный доход среднестатистического американского гражданина в то время, составлял порядка 25-30 долларов в неделю… Около 1400 долларов США в год. А здесь за одну гонку Аллен с Перси на двоих получили с учетом стоимости золотых часов тогда – почти 4-х летний среднестатистический доход американского гражданина. Вот какова была истинная стоимость тех песов, на которые ставились ставки! Выгодно? Не то слово! Обриллиантиться можно было!
Поэтому и поднимали шапки перед знаменитыми ездовыми песами и их владельцами... дарили золотые ошейники… и писали о них крупнейшие американские издательства... о чем, пишет Поль Эмиль Виктор.

Добавлено (20.Апрель.2009, 15:24)
---------------------------------------------

Здесь есть также некоторые особенности... В идеале, в северных условиях и при общинном (стойбищном) уровне жизни - безусловно... В городских, домовых и при наличии одного песы - это практически не достижимо... Мы проверяли с Русланом и Анной - эту способность у Ирвиса... Он вез Руслана метров до 100 и все останавливался и смотрел где я, а я - то шел пешком сзади... Здесь на лицо - другая социализация песы... Мне кажется достаточно проверки того, чтобы песа давал погладить себя и пройти с другим человеком в видимости своего владельца... и обычной проверки на выстрел... Ирвис к примеру: под выстрелы просто ложится и не обращает на них ни какого внимания...
Ирвис как и другие песы, которые отличаются большей привязанностью к своему владельцу например: с хэндлером вообще не пойдет, а уж тем более не даст себя увезти... Просто упрется, если конечно вообще кусаться не начнет... Вот если бы он ходил в упряжке к примеру с Винсиком с детства - пришел Сергей и пожалуйста, Ирвис бы с ним с удовольствием пошел... но опять же потом рвал бы домой...

Согласна, но всё же мы тут собак испытывать собираемся, а не их хозяев. Так что хотя бы какие-то стоянки через эти каждые 40 км должны быть.

Случай: соба одна и живет в квартире, с детства и воспитывается одним человеком и воспринимает этого человека как вожака родной стаи... Это другое.

Короче, питомник: родная стая для собы - это другие собаки с собакой вожаком. Человек может любой приходить, т.к. он не представитель этой стаи.
Квартира (соба+чел): родная стая для собы - это семья человека-хозяина.
Вот и решайте, легко ли собачка от вожака уйдет с чужаком :)))
Случай Поляриса и Ирвиса - это стая Поляриса-вожака.... У них вообще одно сердце на двоих.
Вообщем, как то так...